Андрей Фурсов - Новая опричнина, или Модернизация по-русски

Главное отличие точек зрения царя и антиопричной оппозиции состояло в том, что первый мыслил скорее стратегически, а вторые – исходили из идеала эластичности и гармонии уже сложившейся системы. Бояре хотели лишь «оптимизации» того, что имели. Замысел царя простирался гораздо дальше, он добивался качественно нового витка развития, поскольку реальные силы народа на протяжении жизни одного поколения значительно возросли и требовали себе дороги. (Как увидим ниже, демографический взрыв XVI века имел не только благоприятные, но и роковые последствия для судьбы преобразований на их позднем этапе.)

Помимо фактора внутреннего роста России, были еще и внешние факторы, значимость которых доказана была спустя полстолетия самим ходом Смутного времени. Эпоха Иоанна Грозного – век глобальных сдвигов (Реформация в Европе, начало освоения Америки, инновационный взрыв, увеличивавший технические возможности передовых держав, возрастание мощи и влияния Турции, из-под носа которой царь уводит волжские и сибирские ханства). Первая волна преобразований, взятие Казани и Астрахани не делало Русь неуязвимой, но вводило ее в состояние рискованного равновесия с соседями как на Западе, так и на Юге. Держава не стала сильнее основных конкурентов, но лишь поднялась вровень с ними.Необходимо было не задерживаться в этом состоянии, а переходить к новому, более благоприятному равновесию, занять новую историко-геополитическую нишу, выработать способность государства к упреждающим реакциям на угрозы, к перехвату инициативы. Нужно было подкрепить проведение структурной, юридической и административной реформы качественно новой материальной и кадровой базой – только такое всестороннее переустройство государства могло бы дать царю элиту и войско, которые были бы способны вести длительную войну (как Ливонская) и противостоять многочисленным противникам (как и произошло впоследствии – «война на три фронта» с Литвой, Швецией и крымским ханом).

Прообраз опричнины царь видел в политике покорения Новгорода Иоанна III, «жалованные вотчины» он изобрел, глядя на земельную политику своего деда на новгородчине и в Твери. Так как в Новгородской земле поместная система полностью вытеснила светское вотчинное землевладение, эта реформа Иоанна III была для его внука привлекательным образцом переустройства хозяйства страны. Опричнина была в этом смысле не срывом, а продуманной политикой, вторым решающим наступлением главы новой империи.

Исходя из стратегической логики национального развития, опричнина хорошо вписывалась в линию более ранних реформ царя, хотя характер его замыслов до конца реконструкции не поддается. Что касается инновационного духа двух волн преобразований, любопытную трактовку их предложил современный историк С. А. Нефедов, который усмотрел в реформах Иоанна Васильевича творческое использование турецкой социально-политической модели. Общеизвестно, что на османские порядки ссылался публицист Иван Пересветов, который в своих сочинениях побуждал царя к решительным преобразованиям. Говоря о «Челобитной» Пересветова, Нефедов утверждает: «Это была целая программа преобразований, предполагающая заимствование турецких порядков, и одним из пунктов этой программы было создание стрелецкого войска по образцу корпуса янычар . <���…> Летом 1550 года, спустя девять месяцев после подачи Пересветовым его «Челобитной», был сформирован корпус «выборных стрельцов». <���…> Уже при жизни Грозного некоторые авторы, в частности, Франческо Тьеполо и Александр Гваньини, сравнивали стрельцов с янычарами» (Нефедов С. А. Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Конец XV – начало XX века. Екатеринбург, 2005. С. 140, 142).

По мысли Нефедова, поместная система также имела аналоги в Порте: это были турецкие «тимары». Даже и опричнина в целом может трактоваться как аналог османского института «хассе», включавшего дворцовые земли, султанскую казну и гвардию. Нефедов приводит мнение востоковеда И. П. Петрушевского, что слово «опричнина», есть, в сущности, хороший русский перевод слова «хассе». (Там же, С. 162, 163.)

Последняя мысль Нефедова о заимствовании идеи опричнины вряд ли верна, так же как и в целом значение так называемой «диффузии» османских институтов он несколько абсолютизирует. Тем не менее турецкий след в русских инновациях XVI века, действительно, просматривается. В этом нет ничего удивительного или зазорного. Османская империя в тот период была на пике своего геополитического и этнобиологического подъема, она воплощала самые совершенные и изобретательные порядки в военной и социально-политической организации. Это была не голая физическая мощь, как часто представляют себе интеллигенты, воспитанные на европоцентристских мифах, но мощь цивилизационная.

Тем не менее в преобразованиях царя Иоанна доля европейских диффузий была несомненно выше турецких. Не стоит спорить о том, западником или евразийцем был царь. В определенном смысле он был и тем и другим: но не раболепствуя перед чуждыми Руси стихиями истории, а по возможности ставя себе их на службу. Иоанн Грозный не «онемечивал» и тем более не «отуречивал» Русь, он русифицировал и немецкое, и восточное.Окрестил в русскую веру и призвал к служению и татар, и кабарду, и представителей западных народов. Построил храм Василия Блаженного, который не воспроизводил казанскую архитектуру как конструкцию, а смело вплетал в бурно развивающий новый шатровый стиль восточные орнаменты и элементы. Придал импульс к движению не только на Балтику и на сближение с Западом, но и к движению на восток, в частности, к сближению с Китаем. По мысли историка Русского зарубежья В. Ф. Иванова, именно Иоанн IV дал программу движения в Сибирь и одновременно программу движения в Туркестан, другие русские государи и правительства были уже скорее исполнителями им начертанного. В целом мы имеем дело не с подражательной деятельностью, а со своеобразной моделью развития, в которой царь смело соединял черты разных культур, не боялся находить собственные решения. Он последовательно организовал земщину, для того чтобы затем дополнить ее опричниной и увенчать всю эту архитектуру новой концепцией самодержавной власти.

Иоанн Грозный не был счастливчиком, который оседлал благоприятные тенденции роста и развития своего государства. Он был бойцом, который позволил этим тенденциям развернуться, который убирал с их пути серьезные препятствия. Созидательная, производительная деятельность Иоанна IV была огромна, и она по своему размаху действительно напоминает «сталинские пятилетки». В этом смысле параллели между царем и Сталиным очевидны, причем, говоря о таких параллелях, честному историку зацикливаться на одном лишь терроре не пристало. Ни политика Иоанна в целом, ни сама опричнина к террору не сводились, так же как невозможно свести Сталина к ГУЛАГу и 1937 году.