Марк Шевелев - Здравствуй, Снежеть!

Элла Федоровна села у стены и с трудом вытянула раненую ногу. Еще в дороге, когда поднимались в гору и она толкала повозку, открылась рана, и женщина чувствовала, как наполняется кровью сапог, как, смешиваясь с попадающей за голенище землей, в нем образуется чавкающая жижица, но остановиться в пути ни на миг не позволяла себе. Да и нельзя было показать бойцам, державшимся из последних сил, свою слабость. Теперь Ратушняк для них вроде командира.

Стянуть сапог с набухшей ноги стоило больших усилий. Упершись горячей потной спиной в холодную сырую стену подвального козырька, женщина носком левого сапога давила в задник правого. Перед глазами поплыли сиреневые круги. Тогда Элла Федоровна достала из сумки скальпель и надрезала голенище с обеих сторон.

Рядом раздался чуть слышный Шорох и слабый стон. Ратушняк метнулась к Марусе. Девушка умирала…

— Ма-ме… — едва заметно выдохнула она и попыталась сделать запрещающее движение головой, но у нее это не получилось. Из уголка синеющих губ выкатилась тонкая струйка крови.

Оплакав убитую, военфельдшер завернула тело в плащ-палатку и оттащила за хату. Потом вернулась, нашла в подвале ржавый заступ и деревянный колышек с дощечкой, на которой еще не стерлись слова: «Семенной участок Онищенко». От надписи на женщину повеяло далеким мирным временем. И от этого стало еще горше.

Красноармейская книжка поварихи была пробита осколком и залита кровью настолько, что прочитать было ничего невозможно. Элла Федоровна вывела на дощечке крупными фиолетовыми буквами: «Маруся». Потом вырыла неглубокую яму, перетащила туда тело поварихи, засыпала землей, воткнула дощечку. Оглянулась, стараясь запомнить место.

Путь, проделанный ею с ранеными за полдня, вражеский танк мог одолеть за час-другой. Подвал — ненадежное убежище для раненых. Надо их поскорее подымать и уводить дальше, к своим. Но как теперь передвигаться без повозки?

Военфельдшер обошла десяток хуторских дворов. Жилье, по всем признакам, уже давно было покинуто людьми. Пыль толстым слоем лежала на порожках, окнах. В углах дверей и рам серебрилась паутина. В одном месте краешек оконного стекла был отколот, и женщина, прикрыв глаза ладонью, заглянула внутрь. Сумрачная комната, голые лавки, сдвинутая с места железная кровать с панцирной сеткой, на которой белел какой-то квадрат: газета или забытая впопыхах простыня.

Элла Федоровна излазила все хозяйственные пристройки, извозилась в пыли, пока наконец за каким-то саманным, с облупившимися стенами хлевом не наткнулась на тачку с ржавыми колесами.

Ратушняк несказанно обрадовалась своей находке. Она двумя руками подняла оглоблю и что было силы потащила тачку на себя. Старая тачка сдвинулась с места, скрипнув ржавой осью. Когда Ратушняк добралась с тачкой к подвалу, то услышала голоса раненых.

— Пусть берет двоих, что на ногах, и уводит, — доказывал один из бойцов, почти сплошь обвязанный бинтами.

— Какая разница, где помереть, — поддержал его напарник, лежавший рядом без движения.

Им возразил бронебойщик:

— Помэрты тут, на купи гнылой картопли, не фокус, трэба выбыратыся.

Увидев военфельдшера, они замолчали.

— Що, поховала дивчину? — бойцы сняли пилотки.

Элла Федоровна стояла в полусумраке душной земляной норы и напряженно думала, как ей поступить? «Двоих оставить? Нет, так не делают. А вдруг немцы? Нет, только вперед! Только двигаться!»

— Товарищи бойцы! — обратилась она к солдатам, стараясь говорить спокойно и уверенно. — Хоть вы и ранены, и временно выбыли из строя, но остаетесь военнослужащими Красной Армии. А я, как старшая по званию, являюсь вашим командиром, а не просто сестрой милосердия. Все мои приказы должны выполняться беспрекословно.

С этими словами Элла Федоровна нагнулась, подняла с земли раненого и, положив его руку себе на плечо, потащила наверх.

— Ничего, ничего, — ободряла она бойца, едва передвигавшего ноги. Но тот только мычал от боли, и военфельдшер чувствовала, как тело солдата слабеет с каждым шагом, будто наливается свинцом.

Двое тяжелораненых с трудом уместились в тачке «валетом». Их ноги свисали с бортов. Двое ковыляли сами да еще брались помогать женщине толкать тачку.

— Минутку, ребята, переобуюсь, — попросила Ратушняк. Сняла изуродованный сапог и обмотала еще несколькими слоями бинта больную ногу. Солдаты с сочувствием смотрели на женщину. Молодая, красивая, ей бы детишек растить, а она тут, под бомбами, в крови и грязи.

Как только раненые покинули хутор, там, над пыльной и пустынной улицей, снова закружил вражеский самолет. Взметнулись в небо взрывы, полыхнули языки пламени. Элла Федоровна оглянулась. Оглянулись и двое раненых, что помогали подталкивать тачку. Деревья хорошо маскировали их с воздуха. Но только собрались двинуться дальше, как вдруг донесся встречный шум танковых моторов.

«Куда же спрятать раненых?» — лихорадочно думала Ратушняк, озираясь по сторонам. Ее взгляд остановился на островке кустарника, что рос метрах в двадцати от дороги. Выбиваясь из сил, она, в который раз помогала раненым прятаться, едва не падая под тяжестью их тел. Шум моторов приближался. Двигалась явно целая колонна. Ратушняк успела спрятать всех, но сердце от напряжения выпрыгивало из груди, острая боль от раны пронизывала тело.

Из-за поворота дороги в пыли и грохоте показалась танковая колонна. В кустах щелкнули затворы. Военфельдшер повернулась на звук и запрещающе помахала рукой: «Не стрелять!» Что они могут сделать? У них три автомата с неполными дисками и пара гранат. Танки приближались. Элле Федоровне казалось, что она ощущает горячее дыхание их тяжелой брони. И вдруг над кустами возникла фигура с поднятыми забинтованными руками.

«Что?! — не поверила своим глазам Ратушняк. — Неужели нашелся среди нас предатель?»

Боец, вставший там, кричал и махал руками, пытаясь привлечь внимание танкистов.

— Наши!

Да, это наши, советские танки двигались по дороге.

— Кто здесь старший? — требовательно спросил с танка молодой начальственный голос.

Ратушняк тыльной стороной ладони вытерла глаза и, хватаясь за траву, выбралась из глубокого кювета на дорогу.

— Военфельдшер медпункта восемьдесят четвертого гвардейского стрелкового полка сопровождает четверых тяжелораненых в госпиталь.

К ним подходили другие военные. Все они с интересом и уважением рассматривали женщину в изодранной гимнастерке, с забинтованной ногой.

Раненых перенесли в следовавший за колонной грузовик. С ними села и Элла Федоровна, предварительно показав майору на карте, как она вела бойцов, где стояли палатки, откуда вели огонь «катюши».

— Ну спасибо тебе, сестра, — поблагодарил офицер и пожал Ратушняк руку. — Сопровождай дальше своих раненых.