Анатолий Божич - БОЛЬШЕВИЗМ Шахматная партия с Историей

В начале XX века Д.С. Мережковский проницательно заметил: «У голодного пролетария и у сытого мещанина разные экономические выгоды, но метафизика и религия одинаковые — метафизика умеренного здравого смысла, религия умеренной мещанской сытости» [28] Мережковский Д.С. Избранные сочинения. Т. XI. СПб.-М., 1911. С. 10. . Понадобилось удивительное сочетание объективных и субъективных факторов — кризис традиционного общества, системный кризис самодержавия как авторитарно-патерналистской модели власти, дикий полуфеодальный «русский капитализм», активная пропагандистская работа радикальной интеллигенции, — чтобы сделать идею социализма и социальной революции привлекательной для русских рабочих. Причем само понятие социализма воспринималось большинством рабочих весьма примитивно. Даже среди так называемых «сознательных» рабочих социализм воспринимался скорее как красивый символ, возвышенный идеал, практически не реализуемый в реальной жизни. «В настоящее время, — писал один из авторов в редакцию социал-демократической газеты «Искра» в июне 1901 года, — о конечных целях движения говорят неохотно, а если и говорят, то конфузясь и краснея». В письме из Петербурга в редакцию «Искры» осенью 1902 г. сообщалось о «полном невежестве рабочих в основных вопросах социализма» [29] См.: Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций (1861 — февраль 1917). СПб., 1997. С. 62–63. . В то же время социалистическая пропаганда делала свое дело в том смысле, что в рабочей массе распространялось и крепло убеждение в несправедливости социально-экономического строя, и, прежде всего, в сомнительности праведного характера крупной частной собственности. Как пишет один из авторов сборника «Россия в начале XX века» — «если прежде хозяин фабрики пользовался непререкаемым авторитетом как человек, дающий заработок сотням и тысячам вчерашних крестьян, то с конца XIX века все чаще ему приходилось слышать выкрики из толпы рабочих: «Нас тут десять тысяч, а мы тебя одного кормим!» [30] Россия в начале XX века. М., 2002. С. 360. Общеизвестным является тот факт, что в рабочей среде были сильны монархические настроения, использовавшиеся начальником Московского охранного отделения С.В. Зубатовым для насаждения т. н. «полицейского социализма», а если более конкретно — для создания рабочих организаций, работающих под контролем полиции.

Если говорить о формальной стороне дела, то век «полицейского социализма» был недолог. Первая зубатовская организация появилась в мае 1901 года, а уже летом 1903 года С.В. Зубатов, после того, как его сподвижникам не удалось «оседлать» всеобщую стачку в Одессе, был смещен с поста начальника Особого отдела Департамента полиции и выслан во Владимир. Однако, если иметь в виду, что практика зубатовцев выявила широкие возможности манипулирования рабочей массой, использовавшиеся впоследствии монархическими организациями, то следует признать значительное влияние «полицейского социализма» на последующие действия правительства в т. н. «рабочем вопросе». Стоит особо отметить, что среди рабочих под самодержавием понималось не государственное устройство, а произвол полиции и бюрократической администрации. Само слово «царь» сохраняло свой сакральный характер в массовом восприятии даже после событий 9 января 1905 года.

Еще более сильны были монархические настроения среди крестьян. Крестьянство, составлявшее примерно 80 % населения, сохранило в своем абсолютном большинстве ментальность XVI–XVII веков и продолжало существовать в рамках норм традиционного общества со всей сопутствующей атрибутикой: обычным правом, верой в богоизбранность верховной власти (в лице царя), устной передачей информации и коллективного опыта, патриархальной культурой, жесткой регламентацией личной жизни со стороны семьи и общинной администрации.

Уклад жизни большой крестьянской семьи, включавшей в себя три поколения, определялся укорененными в течение веков традициями, имевшими экономическую основу. Необходимость обеспечить своим дочерям приданое (включая т. н. «наряд») заставляла «большаков» крепко держаться за старинные схемы распределения трудовых обязанностей в семье, избегая при этом, по возможности, общих разделов хозяйства. В конце XIX века занятие отхожими и местными промыслами, уход в город для работы по найму, ремесленное производство на заказ и на рынок перестают быть редкостью, но в основном практикуются в бедных нечерноземных губерниях. Серьезным препятствием на пути к экономической самостоятельности крестьян (равно как и мещан) было сохранение пережитков крепостного права, выражавшееся в обязательной приписке их к данному сословному обществу. В глазах просвещенного современника это выглядело как «приписная сословная крепость» [31] Евреинов ГЛ. Прошлое и настоящее значение русского дворянства. СПб., 1898. С. 98. . Из-за этого крестьянин не только был ограничен в выборе занятия, но даже отлучиться не мог без согласия «мира» или земского начальника с места проживания. Крестьянские и мещанские общества имели право ссылать своих сочленов в Сибирь, для крестьян сохранялись телесные наказания (до 1904 года). Абсолютное большинство крестьян оставались неграмотными. Российским крестьянам было чуждо логическое мышление, имеющее в своей основе причинно-следственную связь. Мышление русских крестьян было конкретно-действенным и в то же время образным, мифопоэтическим. Как заметил в свое время В.Г. Короленко, «мир действительных отношений был крестьянам совершенно непонятен и поэтому враждебен» [32] Короленко В.Г. Земли! Земли!//Новый мир, 1990, № 1. С. 173. . Русский крестьянин жил в мире мифов. Главным из них был миф о «великом государе» — враге помещиков и чиновников, отце крестьянского народа. Еще один популярный миф — о сказочной стране Сибири, где нет бар и чиновников, и где царь готов раздавать землицу всем желающим. Под влиянием этого мифа в 1880-х годах началось стихийное движение переселенцев в Сибирь, которое с перерывами продолжалось и в 90-е годы, и в начале

XX века. И хотя Сибирь многим из крестьян вышла боком, миф о том, что в Сибири «солдатчества не будут требовать до третьего поколения, а о податях и помину нет» [33] Там же. С. 172. продолжал жить в новых поколениях крестьян.

М. Горький отмечал еще одну характерную особенность русского крестьянства — недоверие и равнодушие ко всему, что не имеет прямого отношения к его потребностям. «Беседуя с верующими крестьянами, — писал Горький, — присматриваясь к жизни различных сект, я видел прежде всего органическое, слепое недоверие к поискам мысли, к ее работе, наблюдал умонастроение, которое следует назвать скептицизмом невежества» [34] Горький М. О русском крестьянстве. Берлин, 1922. С. 28. . Особо Горький отмечал «подозрительное и недоверчивое отношение деревни к городу… как сложной организации хитрых людей, которые живут трудом и хлебом деревни, делают множество бесполезных крестьянину вещей, всячески стараются обмануть его и ловко обманывают» [35] Там же, с. 33. .