Серей Палий - Фантастика 2008

«Ого, — подумал я, — да это же с борта первых колонистов. Интересно…»

— Клеменс? — спросил Паводников.

— Так меня зовут, — согласился мужик. — Я староста у поселенцев. Здесь остаются все, кто хочет, никого не выгоняем. Я член экспедиции АГАТ-19. Наш челнок-эксплорер приземлился на Гуште сорок один год назад. Вы, наверное, слышали о пропавших ученых, которые должны были сделать первые шаги к освоению этой планеты. Мы их сделали. Только не нужно было сюда соваться, ясно вам?

— Почему? — тут же уточнил Паводников.

— Бражку хотите? — предложил староста, игнорируя вопрос.

Лицо у него было грубое, будто сплеча вырубленное старостью. Глубокие, но немногочисленные морщины нисходили от крыльев носа и кончиков губ. Когда он вдыхал, они слегка расходились в стороны. Из-за этого складывалось ощущение, что Клеменс то и дело наполняется внутренней яростью. Весь облик создавал отталкивающее впечатление, не располагал к разговору.

— Нет, мы при исполнении не пьем, — соврал сержант. — Скажи-ка, дружище… Мы девчонку встретили местную сейчас. Откуда она знает про космические корабли, если родилась и выросла здесь? Не верю, что из твоих поучительных мемуаров.

— Вы, надо полагать, думаете, будто первыми приперлись сюда, чтобы добраться до объекта? — Староста неприятно осклабился.

— Был кто-то до нас? — подозрительно прищурился Паводников.

— За последний год вы — пятая военная экспедиция. Всем захотелось вдруг Стелу пощупать. Американцы были, индусы, китайцы…

— Врешь. Если бы здесь побывали другие, остались бы корабли.

— Мы разбираем их на свои бытовые нужды, а что не пригождается — в Хрустальку швыряем. Так речка местная называется.

— А люди? — не унимался Паводников. — Куда делись те, кто, по твоим словам, прибыл раньше нас?

— Я уже упоминал: все, кто хочет, остаются в поселении.

— А… а кто не хочет?

— Прутся к Стеле. В карантин.

Паводников помолчал, переваривая информацию.

— Куда? — наконец переспросил он.

— В карантинную зону, в центре которой, возле руин первичной базы, находится объект, — терпеливо разъяснил Клеменс. — Стела. Биомеханическая штуковина. Метров десять в высоту. Генерирует апериодические низкочастотные ЭМ-колебания. Происхождение неизвестно, предположительно — представитель местной фауны. Именно она, по всей видимости, заинтересовала ваше командование.

У меня давно на языке вертелся вопрос.

— А почему вы до сих пор не покинули планету на прибывавших кораблях? Или хотя бы не отправили весточку, что живы-здоровы?

— Живы, — как-то странно взглянув на меня, ответил Клеменс. — Но здоровы ли?

— То есть?

— Здесь не все так просто, как вам кажется, уважаемые коллеги. Стела — представитель ноофауны. Разумной жизни…

— Бред! — не сдержался я. — На Гуште нет разумной жизни!

— Бред, говоришь?.. — Клеменс встал со стула и вышел из залы. Через минуту он вернулся с небольшим радиоприемником в руке. — А это тоже бред?

Он нажал на сенсор питания, и из динамика донесся чистый, практически без помех, голос… Я вздрогнул.

Паводников с Давидом уставились на меня дико расширившимися глазами.

«Bellum internecinum… Bellum internecinum… Bellum internecinum…» — повторял голос вновь и вновь.

Мой голос.

— Что здесь происходит? — выдавил через минуту Лопатиков.

— Много чего происходит, — вздохнул староста, выключая приемник. — Уже на протяжении трех лет этот сигнал исходит из эпицентра карантинной зоны. От Стелы. На одной и той же волне.

У меня в голове шумело. Мысли слились в бессвязный поток. В ушах отрывистым тиканьем маятника звучал собственный голос, кажущийся одновременно чужим.

— В карантине не все ладно со временем, — сказал Клеменс. — Там вообще происходят очень странные вещи. Стела видит нас. Видит то, что внутри нашей души, чувствует самые отдаленные ее закоулки, ловит скрытые желания. Вы ведь знаете, что у звезд-гигантов, как правило, не бывает планетных систем? Очень редко можно встретить жизнь на таких планетах. А уж вероятность возникновения жизни разумной — просто мизерна даже в масштабах галактики. Только представьте себе, каким может быть такой разум? Отвергнутый, погибающий, нечеловеческий…

— Что значат слова, которые… мы слышали? — не обратив внимания на философствования старосты, спросил Паводников.

— Это латынь. Что значат?.. Bellum internecinum — истребительная война. — Клеменс помолчал. — Стела — это одинокий, гаснущий, но чрезвычайно могучий разум, крайне обиженный на все сущее. Закомплексованный тиран, если хотите. Поэтому мы не улетаем отсюда… Такую страшную заразу нельзя выносить за пределы карантина.

— Псих какой-то, — вынес вердикт ротный, дослушав запись разговора с Клеменсом до конца. — Отрабатываем основную схему. По карте я не совсем понял: на транспортерах туда попасть можно?

— Исключено, — ответил Паводников. — Мы глянули с возвышенности в бинокль… Скалистая местность. Сплошные завалы.

— Значит, утром — марш-бросок. — Ротный напыжил широкий лоб. — От деревеньки до первичной базы километров пятьдесят. За двое суток доберемся и займем объект. Непонятно, на кой хрен вообще нас посылали… Могли бы сразу «ботаников» забросить.

— Этот старик говорил, что там небезопасно, — вставил слово Лопатиков. — Показывал здоровенный шрам на животе. Похоже на следы от осколочного ранения…

— Слушай, солдат. Ты вроде здравомыслящий человек, — устало изрек ротный. — Ну кто там может быть? Привидения с пулеметами, что ль?

— А сигнал? — сказал я. — Голос и правда был очень похож на мой.

— Я тебе в «Саундмейке» за десять минут такую лабуду склепаю, — раздраженно отмахнулся ротный. — Как дети, ей-богу! Придурок, слетевший с катушек, нагнал страху, а они и обделались… Все, отбой. Завтра вставать рано.

Мы вышли из штабной палатки и молча пошли к боту. Почти все уже заснули. Только инженеры до сих пор настраивали какую-то скан-аппаратуру под своим тентом, да часовые мерцали огоньками сигарет, прохаживаясь по периметру базы.

Уже входя в шлюз корабля, я замер. Мне показалось, что вдалеке кто-то закричал — протяжно и жалобно.

Поднимающийся следом Давид налетел на меня.

— Ты чего? — спросил он.

— Слышал?

— Не понял…

— Забудь.

Сплюнув на землю, я зашел в кессон и со злостью бросил винтовку на пол. Выругался вслух.

— Виталь, ты в норме?

— Палец отбил, — соврал я, активируя air-lock на внутренней перегородке.

Отчего же так жутко?

От чужого крика, который скорее всего вообще померещился? Или от собственного голоса, услышанного час назад из радиоприемника?

А может, оттого, что ротный сегодня ни разу не взглянул никому из нас в глаза?..

За короткую гуштовскую ночь мы толком не выспались. Утром на улице оказалось довольно свежо и завтракать пришлось на борту шаттла.