Газета Завтра Газета - Газета Завтра 972 (26 2012)

Коллеги-реалисты от Афанасьева отвернулись, не признавая его погружения в атмосферу зла, его горьких откровений о сегодняшней повседневной реальности, его неприкрытой чувственности. Коллеги-фантасты не приняли в свой круг Анатолия Афанасьева из-за явной социальности его книг, из-за погружения в сегодняшнюю политику, когда за злодеями легко угадывались сегодняшние политические прототипы. В роль традиционного мастера триллеров он тоже явно не вписывался.

Ему на самом деле был в чем-то близок тот же Григорий Климов, которого он знал и ценил за его лучшие работы; был близок его ближайший друг Александр Проханов и его яркие политические романы; была близка сатира Платонова и Булгакова. Думаю, какие-то приёмы поздний Проханов в своих романах "Господин Гексоген" или же "Крейсерова соната", не стесняясь, позаимствовал у Анатолия Афанасьева. Вероятно, даже и Владимир Личутин, постоянно споря и спотыкаясь об обнаженную эротику Афанасьева, тоже испытал некое влияние своего друга в том же романе "Миледи Ротман"...

Поразительно, но об Афанасьеве, кроме газет "Завтра" и "День литературы", никто и никогда не писал — а тиражи его сатирических антиутопий росли, издатели начинали бороться за право на издание его собрания сочинений. Издают его книги и по сей день.

Помню, в "Новом мире" какой-то изощрённый эрудит и эстет — академик, уставший от окружающей и ненавистной ему действительности, написал, что "в современной прозе я ничего не читаю, кроме романов Анатолия Афанасьева и Сергея Алексеева" (кстати, на самом деле близкого Афанасьеву и по позиции, и по жанру русского писателя, тоже резко ушедшего от психологического реализма в мир фантастических сказок на современную тему). И он был прав, этот утомленный жизнью читатель, — не случайно сегодня культовыми писателями стали Александр Проханов и Эдуард Лимонов, не случайно такой шум возник в литературе вокруг романов Михаила Елизарова "Раsternak" и Дмитрия Нестерова "Скины". Читателя уже достало до печёнок, и он уже не меньше Анатолия Афанасьева ненавидит всю окружающую его действительность. Если даже Валентин Распутин взялся за оружие и сделал расчётливым убийцей кавказского злодея положительную героиню своей повести "Дочь Ивана, мать Ивана" — значит, на самом деле, иначе уже жить нельзя…

В нашем достаточно узком кругу друзей (Проханов, Личутин, Афанасьев и я) Анатолий, пожалуй, наиболее непримиримо относился ко всему новому мироустройству в России. Нельзя сказать, что он был шибко красным или настроенным чересчур просоветски. Очевидно, какие-то спокойные пластичные перемены в обществе он бы принял со всей душой. Но он оказался не в Китае, где и происходят такие динамичные созидательные перемены, а в России, где после партократов к власти пришли воры и насильники. Не случайно все его злодеи — это или депутаты и олигархи, бывшие до перестройки простыми уголовниками, или же бывшие партийные чиновники, советские вельможи, превратившиеся в системе безнаказанности в мафиозных деятелей. Временами мне казалось, что Анатолий сам готов был достать какую-нибудь бомбу и взорвать какого-нибудь Гайдара или же Немцова, не пожалев и собственной жизни. Но, я думаю, заряд ненависти в его книгах по отношению к подобным личностям таков, что, когда придёт время, его читатели исполнят его незримые наказы...

Да и наша компания близких друзей из круга бывших сорокалетних прозаиков образовалась тоже не случайно.

Во-первых, мы все были едины в своих взглядах на мир разрушителей. Интересно, что теперь разрушителями стали называть именно нас. Уютно устроившаяся кучка облагодетельствованных либералов не хочет никаких перемен. Пусть вымирает народ — лишь бы они жили спокойно... Вот таких-то и ненавидел писатель Анатолий Афанасьев, таких и уничтожал беспощадно в своих антиутопиях. Но для нас разрушителями оставались те, кто угробил все институты государственности, кто разворовал всё народное добро и не понёс никакой ответственности за это. Если бы эти господа сами строили свои нефтепроводы и сами создавали свои алюминиевые комбинаты, мы бы первыми назвали их строителями и созидателями. Но ни винтика не создано за все пятнадцать лет, а разворованы миллиарды. Их-то — этих новых воров — каким-то своим сокровенным пронизывающим взглядом и доставал в романах Анатолий Афанасьев.

Во-вторых, нас объединяла неугомонность (некая пассионарность, я бы сказал). Были где-то рядом с нами друзья, близкие нам по взглядам на мир разрушителей, но впавшие в пессимизм и умолкнувшие надолго, замкнувшие свои уста. Это были наши прекрасные русские писатели, сломленные новым режимом. Мы их жалели и им сочувствовали, но сами молчать не желали. Нас и объединяло постоянное стремление описывать мир разрушения и хаоса, быть не просто летописцами трагического времени, но хоть в чём-то и борцами с ненавистным нам криминально-буржуазным ельцинским миром. У каждого из нас ежегодно выходило по одной, а то и по несколько книг, иные нам завидовали, нас ненавидели. А мы нуждались в дружеской поддержке, ибо за неимением реальной критики становились сами себе критиками. Афанасьев писал о Личутине, Личутин о Проханове, Проханов об Афанасьеве и Личутине, а я писал обо всех.

Но, уверяю читателя, это не был кружок самообслуживания, мы знали себе и друг другу реальную цену, и критерии разборок у нас были достаточно высокие. В этой атмосфере нельзя было не писать, не замышлять о чём-то величественном и бунтующем. Даже более дальний ряд наших друзей (нельзя сказать, что они хуже нас или лучше, просто в силу обыкновенных жизненных причин в ближайший наш круг они не входили), назову из них Тимура Зульфикарова, Станислава Куняева, Виктора Пронина, Анатолия Кима, — это тоже были не "бывшие классики", а творческие люди, активно определяющие современный литературный процесс.

В нашей компании мы были все равны друг другу, и если был один — организационный — лидер Александр Проханов, то в литературном плане мы никогда не давили друг на друга. Тем более, мы все давно уже стали нужны друг другу. И Толя постоянно нам звонил (особенно в своих разочарованиях, в своих срывах, в своей увлечённостью игрой, в своей борьбе с однорукими бандитами).

Мне кажется, неистово играя в этих игровых автоматах, он как бы продолжал свою борьбу с машиной, с машинной бездушной цивилизацией. Он хотел доказать, что человек сильнее, что человек победит...

Он сам постепенно погружался в атмосферу зла и, зная как это опасно, выдумывал монстров и вампиров, которые пожирали бы друг друга, освобождая место человеку. Но монстры всё-таки пожрали его самого. Он сгорел в атмосфере зла. Думаю, он и скончался 8 октября 2003 года от перенапряжения, от душной разрушительной атмосферы общества. И лишь его книги: "Московский душегуб", "Ужас в городе", "Первый визит Сатаны", "Монстр сдох" (и много других, ведь Анатолий Афанасьев был самым настоящим трудоголиком, как и все мы, и написал десятки книг, создав воистину свой афанасьевский мир героев и антигероев, мир, где, хоть и на последних страницах, но зло побеждалось!) и самая последняя его книга, "Укус бабочки", — остаются всем нам для того, чтобы уже мы, будучи его своеобразными посланниками, продолжали борьбу со злом.