Андрей Колганов - 10 мифов об СССР

Следует заметить, что ни одна из существующих национальных моделей «социалистического строительства» так и не вышла за рамки того бюрократического прототипа, который сложился в СССР. Хотя югославскую или кубинскую модель при этом нельзя в полном смысле слова назвать сталинистскими, но при всем их своеобразии они все же остались в пределах «бюрократического социализма». Ни одна из этих моделей не устояла перед натиском буржуазных социально-экономических отношений. Однако следует обратить внимание на своеобразие того ответа, который дали на этот натиск некоторые из национальных моделей.

Кубинская модель, хотя и открыла широкую дорогу развитию буржуазных (главным образом в формах государственного капитализма) и переходных социально-экономических отношений, сохранила очень многое от первоначального социалистического импульса, причем не только в политико-идеологической сфере. Остается лишь удивляться, как стране со столь слабой экономикой удается столь долго удерживать значительные элементы социалистического эгалитаризма в экономике, социальной сфере и в политике.

Китайская модель, хотя и не устояла перед лицом победы капиталистического мира, ответила на эту победу не торжеством «дикого капитализма», а управляемым переходом на государственно-капиталистические рельсы.

Что же касается России, то в ней происходит формирование крайне неустойчивой, неосновательной модели капитализма. Для того чтобы не только указать на видимые, бросающиеся в глаза приметы такой неустойчивости, но и понять их фундаментальные основания, следует совершить небольшой экскурс в теорию.

Переход от одного способа производства к другому в социальном отношении никогда не представлял собой прямое превращение основных классов одного способа производства в основные классы другого. Римские колоны и «рабы с хижинами» не превратились сразу же в средневековых крепостных: между римским колоном и средневековым крепостным стоял свободный крестьянин, которого еще только предстояло закрепостить. Средневековые крепостные не превращались непосредственно в наемных работников – между ними стоит фигура независимого мелкого товаропроизводителя (в деревне ли, в городе ли), лишь экспроприация которого привела к пролетаризации трудящегося населения. Аналогичную трансформацию претерпевали и представители господствующих классов. Кроме того, значительная часть последних рекрутировалась из рядов прежде угнетенных классов (пример – «третье сословие»).

В этом смысле российский капитализм представляет собой совершенно искусственное, «тепличное» растение. Он не развился на почве широкого слоя свободных мелких товаропроизводителей («мелкой буржуазии») – крестьян и ремесленников, выделивших из своих рядов как пролетарские, так и буржуазные элементы. То же самое относится и к Восточной Европе, хотя там во многих случаях существовала хотя и не слишком большая, но заметная прослойка мелкой буржуазии (в этом существенное отличие, скажем, Польши или Венгрии от СССР).

Но такой ход развития и невозможен был в ХХ веке в стране, экономика которой основывалась на крупном машинном производстве. Единственной формой более или менее «естественной» эволюции к капитализму мог бы в этих условиях быть «рыночный социализм» с отчетливо выраженной буржуазной тенденцией. Собственно, Венгрия, республики бывшей Югославии (Словения, Хорватия) и отчасти Польша демонстрируют нам именно такой переход.

В странах относительно успешного «строительства капитализма» предпосылки сталинизма, таким образом, уже практически изжиты. Противоречия капиталистического развития в этих странах будут проявлять себя уже в иных социально-политических формах, вытекающих не из неразвитости капитализма и слабости буржуазии (и возникающих на этой почве попыток пришпорить развитие страны в социалистической оболочке и не собственно буржуазными методами), а, напротив, из процессов его вызревания и постепенного движения к «перезрелости». В России же, в силу того, что наш доморощенный капитализм развивается на крайне хилой социально-экономической базе, предпосылки возрождения сталинизма оказались весьма прочными.

Россия и некоторые другие страны СНГ переживают сейчас парадоксальный ренессанс сталинизма. Правда, сразу следует заметить, что это никак не повторение прошлого. Сейчас под лозунгами сталинизма продвигается программа укрепления слабого российского национального капитализма, вынужденного в борьбе с более сильным международным капиталом искать протектората государства и обращаться к нему за помощью в деле смягчения социальных противоречий, чтобы не быть похороненным под обломками народного недовольства. Идеологически это оформляется в виде национального российского социализма. С этой целью широко эксплуатируется миф о Сталине как о строгом и мудром народном вожде, который выступает как символ защиты от национального унижения России, символ наведения порядка в море преступности и коррупции, символ социального патернализма, защиты пострадавших от прихода «дикого капитализма».

Этот миф имеет мало общего с историческим Сталиным, однако его несомненно реалистической компонентой является тот явный и резкий контраст между временами Сталина и нашим нынешним временем, который очевиден как для поклонников, так и противников сталинизма. Организационно-политической основой возрождения этого мифа является значительная масса членов сталинистской по основе своей идеологии и практики КПСС, уцелевшие обломки ее организационных структур. Объективной же основой его возрождения является как незрелость, ублюдочность российского капитализма, слабость национальной российской буржуазии, так и крайняя слабость социальных предпосылок социализма в России.

Основная масса российского населения является еще не до конца устоявшимся продуктом процесса пролетаризации крестьянства, который в основном завершился лишь к концу 70-х годов ХХ века. В переходном, «мозаичном» по своей структуре, обществе «реального социализма» этот преобладающий социальный слой не мог полностью преодолеть черт маргинальности, сложиться как воспроизводящийся на собственной основе общественный класс, с глубоко укорененными традициями социального поведения и самосознания.

Приход российского капитализма резко усилил черты маргинальности этого социального слоя в связи с резким и в тоже время недостаточно определенным изменением его социального статуса. Все 90-е годы, когда значительная часть населения продолжала работать на полумертвых предприятиях и НИИ, в недофинансируемых бюджетных организациях, эти люди потеряли определенность своего социального статуса. Для многих из них нищенская и месяцами задерживаемая зарплата перестала быть главным источником дохода. Второй и третий заработок – то ли на дачном участке, то ли за счет занятости в теневом секторе приобрели для них если не преобладающее, то, во всяком случае, критически важное значение. К концу 90-х гг. почти 40 % занятых продолжали работать в государственном секторе.