Аркадий Бабченко - Операция «Жизнь» продолжается…

Артиллерия так и не начинает обрабатывать Земо-Никози. Отходим на полкилометра и становимся лагерем у канала.

Итог боя: девять убитых и восемь раненых. Двое чеченцев — Терек и Ибрагим, оба в ноги — и шестеро солдат.

Два завернутых в плащ-палатки трупа вывозят на броне.

Над казармами по-прежнему развевается грузинский флаг. Его что, сразу видно не было?

Пленных кладут лицом вниз и связывают руки. Подхожу.

— Ребят, что с ними делать будете?

— В «Камаз» грузить будэм! Груз 200 делать будэм!

Черт… Только этого не хватало. Иду к Ямадаеву.

— Сулим, прошу тебя, не режь их…

Ямадаев в полном обалдении:

— Ты что, с ума сошел? Кто их резать собирается? — видно, что он ошарашен моей просьбой.

Возвращаюсь к пленным. Те смотрят, как затравленные собаки:

— Что, умирать будем?

— Нет.

— Что, поживем еще?

— Да. Поживете.

Пленные — обычные крестьяне. Одного взяли около убитого корректировщика — вроде как охранник, но вояка из него никакой, сразу видно. Второй вообще шел по селу в хламину пьяный с гранатой в руках, и орал, что Саакашвили дурак. Осетины пытаются попинать пленных, но чеченцы мягко отводят их в сторону — не надо. Дают им еду, сигареты, воду. Сдавать пленных собираются кому угодно, только не осетинам — пристрелят сразу.

Пропаганда насчет того, что русские мародерничают, а чеченцы режут головы всем подряд — такое же вранье, но уже с другой стороны. Российская армия по отношению к мирным жителям ведет себя крайне корректно. Орхан рассказывает, что в селе, когда их совсем уж прижали, рассыпались по подвалам. В подвалах банки с компотом. Вскрыли одну. На её место чеченец положил сто рублей: «Чтоб ни одна сволочь не сказала, что я мародер».

Отношение к пленным — точно такое же, как в самом начале первой Чечни. Живут с нами, едят то же что и мы, имеют все то же что и мы. Ненависти еще нет. И надо заканчивать всю эту бодягу, пока она не пошла.

Канал — мутная грязная вода с медленным течением. Люди сидят на берегу. Все в пыли, в грязи, в копоти. По одному начинают тянуться к воде. Я заставить себя умыться не могу. Не могу смыть кровь Терека с ладоней. Нельзя это. Какой-то ступор. Полное опустошение. Все тело ломит, в руках дрожь, ноги налиты свинцом. Сидеть бы вот так и сидеть. Так всегда после боя.

Кровь засохла, и я отрываю её длинными полосами.

Подходит медик с бинтами, показывает на ногу. Штанина в крови. Правая. Это уж как водится. Правая нога у меня невезучая. Не было еще случая, чтобы я куда-нибудь не съездил и не заработал в неё дырку. Рассматриваю. Нет, все же не ранило, лишь кожу содрало. Это не моя кровь.

Рядом двое фотокорреспондентов. Из каких-то мировых агентств.

— Хороший парень, — кивает на одного из них чеченец. — В подвале просил дать ему автомат.

Андрей Кузьминов говорит всем достать из мобильников батарейки и сим-карты. В селе у его оператора выключенный телефон включился сам собой, из него стала слышна грузинская речь и по этому месту тут же стала бить артиллерия. Называется такая штука инициатор. Запеленговать уже работающий телефон и навести по координатам — плевое дело.

— Да ну, глупости все это, — зачем-то говорю я.

— Не глупости, — возражает один из чеченцев. — На Пауке так же было.

— Вон водокачка, видишь? — поднимаю я руку. — Зачем пеленговать, если можно просто наблюдателя наверх посадить, и мы как на ладони? Хотели бы, давно бы уже всех накрыли. Не хотят они нас долбить. Потому и уйти дали. Но и в село пускать не хотят.

— Слушай, братан, тебя там не было, — начинает Кузьминов. — Ты там под огнем с нами не ползал…

— Был он, — перебивает вдруг Руслан. — Был. Он нам очень помог.

Смотрю на Руслана. Хм. Молодец. Я его с вином подставил, а он вписался. Не ожидал. Спасибо.

— Извини, что так с вином вышло, — хлопаю его по плечу.

— Нормально все, — повторяет он фразу Терека. — Потом попьем.

Встаю и иду мыться.

Ночь проводим в поле. Я заснуть не могу. Штурмовики постоянно бомбят что-то в Грузии. Вспышки разрывов освещают небо сериями мощных долгих всполохов. Но звук не доходит, далековато. Представляю, что чувствуют там сейчас дети. Представляю, что они чувствовали в Цхинвале.

Слева, со стороны Цхинвала, при свете фар идет колонна. Кто-то говорит, что это 71-й полк. В штабе о нас, вроде, все-таки знают. Выслали подкрепление.

А справа, со стороны Грузии, в Земо-Никози стягиваются танки. Судя по звуку — дивизия. Гул не прекращается ни на минуту уже часа четыре. Что ж здесь завтра-то будет? Курская Дуга?

С танков по пролетающим «сушкам» бьют из зенитного пулемета. Сдуру, не иначе. Самолетов вообще не видно, они проходят на большой высоте. Но танки совсем рядом, метрах в пятистах.

В самом селе раза три-четыре вспыхивают то ли краткосрочные перестрелки, то ли просто стороны обрабатывают огнем пространство перед собой. Рядом с перекрестком загорается дом. В нем рвутся боеприпасы. Совсем уж под боком.

Со стороны резервистов пока все спокойно, но я чувствую себя крайне неуютно в своем «Камазе». На лавочке, в двух метрах над землей, за досочками — ловушка для осколков. Да к тому же мы первые с этой стороны. Чуть позади артиллеристы, чуть впереди танки, а перед нами — никого. Пехота, похоже, даже охранения не выставила.

В «Камаз» залезает еще один парень. Чеченец.

— Не мерзнете, ребят?

— Да уж не жарко…

Зря я это сказал. Он тут же стягивает с себя куртку и протягивает мне. Пытаюсь отказаться:

— Слушай, я не возьму твою куртку. Мне здесь спать просто, а тебе еще на фишке четыре часа стоять.

— Бери, бери. Я спальник сейчас найду. И вообще можете брать все, что найдете.

На все мои попытки сопротивляться он отвечает однозначным «нет». Мнение о ямадаевцах я изменил. Это не армия, это семья. Отношения типа «эй ты, полудурок, иди сюда» здесь немыслимы. Остались только те, кто не ушел к Кадырову. Все воюют великолепно, хотя и много молодых, для которых это был первый бой. Подрастерялись чуть-чуть, но все равно — по ним танками долбят, а они вперед прут.

В батальоне не только чеченцы. Есть калмыки, кумыки, русские и даже грузины. Переводчики.

Русских трое. Один из них «Снег». Это позывной. Снег — прикомандированный к «Востоку» офицер ГРУ. Прислали его из Москвы на должность советника, чтобы пресечь все разговоры о том, что «Восток» является личной бандой Ямадаева. Теперь это вроде как полноценное подразделение Разведуправления. Снегу в батальоне тяжело. Начальник ты, не начальник, из Москвы не из Москвы, советник не советник — все строится только на личном авторитете. Снегу приходится добиваться этого авторитета. В селе он шел в полный рост, не пригибаясь и не ложась под огнем. И пленного допрашивал так же — стоя. Тот заговорил.