Иван Бунин - Публицистика 1918-1953 годов

Сразу после публикации статьи Г. Александрова в ноябре 1950 г. Бунин прислал редактору газеты «Новое русское слово» А. Седых гневное письмо с бранью в адрес ее автора и угрозой: «И это (т. е. выступление Александрова о Есенине) совершенно отбивает у меня охоту продолжать печататься у Вас» (Седых-1962. — С.236–237). В письме от 15 января 1951 г. Андрею Седых Бунин писал в продолжении темы о Есенине: «…Мне Есенин уже осточертел, но не обрывать г. Александрова я все-таки не мог. А что написал Адамович о Есенине! Пушкинская свобода оказалась у Есенина! Есенинское хулиганство очень похоже на пушкинскую свободу! Есенин отлично знал, что теперешний читатель все слопает. Нужна рифма к слову гибель — он лупит наглую х… „выбель“. Вам угодно прочесть, что такое зимние сумерки? Пожалуйста:

Воют в сумерки долгие, зимние Волки грозные (!) с тощих полей, По дворам в догорающем инее Над застрехами храп лошадей…

Почему храпят лошади в зимние сумерки? Каким образом они могут храпеть над застрехами? Молчи, лопай, что тебе дают! Благо никто уж не знает теперь, что застрехой называется выступ крыши над стеной. Не знает и Адамович, — он вряд ли знает даже и то, что такое лошади! И умиляется до слез, как „блудный сын“ (Есенин) возвращается к родителям в деревню, погибшую оттого, что возле нее прошло — уже 100 лет тому назад шоссе, от которого „мир таинственный“ деревни „как ветер, затих и присел“. Я нынче тоже написал, как именно Есенин возвращается к маме и папе — написал a la Есенин.

Целую Вас и прошу извинить меня за Есенина.

Ваш Ив. Бунин».

(Седых-1962. — С. 241–242).

В той же книге А. Седых вспоминает: «За несколько дней до нашего отъезда в Нью-Йорк Иван Алексеевич прислал мне в подарок свою фотографию (23 года!) с нежной, тронувшей меня надписью, но на оборотной стороне не выдержал и написал:

Кольцов.

Это не чета сукину сыну Есенину. Всю его лживую, писарскую лирику можно отдать за две строки Кольцова:

Ив. Бунин » (Седых-1962. — С.230).

Милые выдумки *

Новое русское слово. — 1951. — 13 мая (№ 14262). — С.8.

По свежим следам история с Окуличем и Струве была изложена Буниным в письме от 18 августа 1947 г. Андрею Седых (Я. М. Цвибак): «…Я получил сперва одну вырезку, потом другую из «Русской жизни», которая где-то в Америке издается, — это «Письма в редакцию». Вот первое, подписанное <���…> Глебом Струве (он теперь переселился в Америку из Англии, профессорствует в Берклей, в Калифорнии):

«Письмо в редакцию (письмо по старой орфографии). М. Г.г. Редактор! В № Вашей газеты от 19 см. напечатана статья уважаемого (подчеркивания в этом и во всех последующих письмах сделаны рукой И. А. Бунина. — Прим. А. Седых) И. К. Окулича, в которой он, как о факте, говорит о поездке И. А. Бунина после войны, в СССР и о возвращении его оттуда, почему-то при этом сопоставляя этот факт с судьбой выданного Москве американцами и расстрелянного большевиками ген. П. Н. Краснова, который, как известно, во время войны стоял на откровенно прогерманской позиции. Не вдаваясь в оценку по существу этого сопоставления, я считаю своим долгом внести поправку в статью И. К. Окулича: И. А. Бунин в Сов. Россию не ездил и, насколько мне известно, ездить не собирается, хотя попытки „соблазнить“ его поехать туда и делались. Можно так или иначе морально-политически оценивать некоторые действия И. А. Бунина после освобождения Франции, но нельзя взваливать на человека обвинение в поступке, которого он не совершал. Глеб Струве».

Каково! Ясно, что этот «уважаемый» Окулич приписал мне «поступок» предательства мною Краснова на расстрел — какой же иначе «поступок»? И каков Глеб! Недурно «защитил» меня, коварная <���…>, — «защитил» столь нежно, по отношению к Окуличу и столь двусмысленно по отношению ко мне?..

И вот ответ Окулича — его «Письмо в редакцию»:

«М. Г.г. Редактор! В № „Р. Ж.“ от 11 июля помещено письмо проф. Г. П. Струве, отметившего мою ошибку по поводу поездки Бунина в Сов. Россию и возвратившегося. (Опять — все подчеркивания мои. И. Б.) Я, конечно, не знаю, насколько точны сведения Глеба Петровича, но я писал о поездке г. Бунина на основании подробного письма человека, проживающего теперь в Западной Европе, к которому питаю доверие. Быть может, он и совершил ошибку. Но действия г. Бунина самого последнего периода давали право считать сведения о его поездке достоверными. На это, по-видимому, намекает и сам Гл. П. С истинным уважением Иосиф Окулич».

Глеб был прошлой осенью в Париже и я его видел у брата Алексея и он в постоянной переписке с ним — как же он «сомневается»: ездил я или не ездил? И почему он «не вдается в оценку по существу этого сопоставления» (сопоставления Окуличем моей поездки и расстрела Краснова)? И кто же хуже — <���…> Окулич или Глеб? <���…> Да, какие такие «действия» я совершил? Напечатал несколько рассказиков в «Р. Нов.» — да, это очень мне грустно, но нужда, нужда! И все-таки, ужели это «аморально»?

Что еще? Был приглашен в посольство позапрошлой осенью — и поехал — как раз в это время получил 2 телеграммы от Государственного Издательства в Москве — просьбы немедленно выслать сборник моих последних рассказов для издания и еще несколько старых моих книг для переиздания. Увы, посол не завел об этом разговора, не завел и я — пробыл 20 минут в «светской» (а не советской) беседе, ничего иного не коснулся и уехал. Ужели это тоже аморальные, преступные действия?

Позапрошлой зимой получил от писателя Телешова из Москвы известия, что издается большой том моих избранных произведений Государственным Издательством — и написал столь резкое письмо в это издательство («Вы распоряжаетесь мною, как своим добром и даже не советуясь со мной, точно Вам наплевать на меня»), что получил позапрошлой весной французскую телеграмму от этого Государственного Издательства: «Согласно вашему желанию, издание ваших избранных произведений suspendue». <���фр. — «приостановлено»>.

Вот, Яшенька, все мои «действия». И никуда я не поехал, хотя советский консул и старший советник посольства довели до моего сведения, что, если бы я поехал, я был бы миллионер, имел бы дачи, автомобили и т. д. Я остался доживать свои истинно последние дни в истинной нищете да еще во всяческих болезнях старости. Кто поступил бы так на моем месте? Кто?» (Цит. по: Седых-1962. — С.216–218).