Александр Воронель - Тайна асассинов

Хотя — нет, есть еще одно мистическое понятие, близкое сионистскому заговору по своим импликациям — это еврейская самоидентификация.

Заговор (или сговор) — это когда евреи сговариваются между собой (когда это не евреи, находятся иные названия — соглашение, конвенция, союз или объединение, солидарность, в конце концов).

Самоидентификация (особенно, еврейская) — это признание собственной принадлежности к некой (в еврейском случае — возможно, преступной) группе (группировке). Отсюда уже недалеко и до заговора (а где есть заговор — там маячит и приговор!). Не состоя в группе, ты еще можешь трепыхаться, отговариваясь удаленностью, неосведомленностью и якобы убеждениями. А признав принадлежность к группе (группировке), про убеждения свои или, скажем, отсутствие на месте преступления можешь уже позабыть: «Единожды признавшись, кто тебе поверит?».

Однако, около двенадцати миллионов евреев в мире все еще признают.

Откуда эта добровольная самоидентификация берется?

Хорошо бы русскому выходцу, наконец, понять, что все-таки, если не Заговор и не коварные разведки, привело его (и многих других) в страну со столь взрывоопасной политикой, проблематичной экономикой и совершенно непостижимым менталитетом.

Несколько лет назад в журнале «22» была опубликована стенограмма академической дискуссии на тему «Изменения в еврейской самоидентификации в связи с будущими мирными соглашениями». Академической ее можно было назвать по месту ее проведения, в Университете Бар-Илан. Постановка такой темы и, особенно, радикализм высказанных суждений показывают, что вопрос о мире является для нас не только вопросом безопасности, но и вопросом о смысле и цели национального бытия. Такова, по-видимому, неустранимая особенность еврейского существования, что всякий практический вопрос, неожиданно и непроизвольно, приобретает у нас мировоззренческий характер.

Сионизм как массовое движение возник благодаря случайному (всякое чудо в истории называется случаем) совпадению, счастливой удаче, при которой освободительные лозунги европейского XIX века оказались в какой-то степени созвучны тысячелетней мессианской мечте, одушевлявшей евреев на протяжении всего их существования.

Освободительных идей, самих по себе, хватило бы не более, чем на проект Уганды или Биробиджанскую авантюру. Умозрительно можно было привести множество доводов за и против сионизма, как и всякой иной теории, пока не случилась (опять случай) Катастрофа, отнявшая у многих из оставшихся в живых склонность превращать свое существование в предмет теоретических спекуляций. Этого оказалось достаточно, чтобы основать еврейское государство в той единственной точке земного шара, на которую эти люди тогда претендовали. Так случилось всего лишь через 50 лет после провозглашения цели сионизма Теодором Герцлем…

Но вот прошло еще 50 лет. Напряженная проблематичность еврейского существования остается той же. Даже более того. Пятьдесят лет после Катастрофы так усыпили инстинкт самосохранения нового поколения, что некоторые из них уже не сознают ни возможной опасности своей жизни в Диаспоре, ни актуальной опасности своему образу жизни в Израиле.

Конечно, происходящий в реальности политический процесс переговоров с правительствами окружающих стран никакого отношения к национальной идентификации иметь не может. Ибо суть его сводится к возможной готовности руководства арабских стран перейти от стратегического отрицания существования государства Израиль к принятию его в ближне-восточный клуб, предполагающее всего лишь участие в их тактической силовой игре, в которую они играют между собой. Это, конечно, большой прогресс в политике, но военные усилия, необходимость поддержания превосходства в вооружениях и напряжение на границах (не говоря о терроре) остаются тогда такими же постоянными факторами нашей каждодневной действительности, как и сейчас. Не ожидать же от правительств арабских стран, что они будут верны своим договорам с нами больше, чем они привыкли в отношениях друг с другом!

Поскольку, однако, дискуссия была академической, в ней прозвучала естественно речь писателя А. Б. Иегошуа, который весьма убедительно набросал теоретические перспективы еврейской идентификации в Израиле в гипотетическом случае наступления истинного мира. Вряд ли эти перспективы могли бы вдохновить кого бы то ни было, но они звучали особенно неприятно для выходцев из бывшего Советского Союза.

А. Б. Иегошуа, тонкий писатель и один из лидеров левой интеллигенции Израиля, много лет боровшийся за мир с арабами, через головы своих сторонников внезапно увидел «идеологический вакуум», т. е. попросту идейный крах, ожидающий секулярный лагерь сразу вслед за достижением мира и, как последствие этого, «ассимиляцию элементов окружающего нееврейского мира». Он догадался и не скрыл от своих слушателей, что этот вакуум — опустошение вскоре приведет к фактическому разрушению еврейской идентификации и, следовательно, к реальным опустошениям в рядах израильтян.

Отомрет поселенческий дух и потребность в алие. Нарушится связь с еврейской диаспорой. «В стране будет много арабов: рынок, культурные связи, открытые границы… Арабам совсем нетрудно будет задушить Израиль в собственных объятиях». «Израильтяне восточного происхождения обретут легитимацию своего влечения к арабской культуре… и израильские арабы, рано или поздно, потребуют своей государственности… И тогда большая часть израильтян западного происхождения побежит на Запад из этой, становящейся все более арабской, страны…И может быть определенная регрессия, некое снижение уровня… Тогда встанет вопрос о влиянии на нашу секулярную идентичность американской поп-культуры». В просторечии все это называется левантизацией — и жестко связано с распространением лени, беспечности, технической малограмотности и экономической недобросовестности.

Из материалов дискуссии трудно было уловить какое-нибудь (хотя бы и академическое) взаимоотношение между выступлениями участников и ощущениями русских евреев. Однако, оно, по-видимому, существует — как-никак, мы тоже евреи. Оно должно существовать, так как с идентификацией или без нее каждый пятый израильтянин теперь происходит из бывшего СССР и что-то такое о себе думает.

Тогда, возможно, это со временем отразится и на мирном процессе.

Дискуссия велась таким образом, как будто в нашей стране есть две разные основы для самоидентификации: религиозная и секулярная. Простая мысль, что для существенной части нашего народа вопрос о национальной идентификации не только не решен (ни религиозно, ни как-нибудь еще), но, в сущности, сознательно еще и не поставлен, никому из участников дискуссии как бы не приходила в голову. Между тем, сегодня и ежедневно он практически решается в каждой семье олим в Израиле и в каждой семье из оставшихся в России.