Ирина Горюнова - Современная русская литература: знаковые имена

Кстати, после войны, когда в СССР и думать не могли такие пьесы ставить, — во всех странах соцлагеря постановки по Леонову шли с огромным успехом. На какое-то время он, как драматург, в Европе стал популярней и Чехова и Горького.

Что до художественной ценности… Леонова считали учителем, почитали за гениального литератора и Астафьев, и Бондарев, и Валентин Распутин… Я и в своем-то вкусе не очень сомневаюсь, а во вкусе лучших русских писателей столетия тем более сомневаться не стану. А как к нему Горький относился, Есенин почитал его за крупнейшего современного писателя, и Шолохов, конечно же…

Вы понимаете, утеря интереса к Леонову, к советской литературе, и вообще к литературе русской — это следствие большого идеологического фокуса. Запад старательно фильтрует идущую отсюда литературу. Советский XX век фактически запрещен, он закрашен черной краской и забит досками. Принимаются только Солженицын, чуть меньше Шаламов, Анатолий Рыбаков, Михаил Булгаков, дневники Цветаевой — и все. Там кровно заинтересованы в том, чтоб никто не предполагал, что советский век был не только трагическим, но и величественным, небывалым — всего этого не надо никому.

Собственно, и здесь, в России, тоже не надо — потому что с высот того времени смехотворный уровень сегодняшних наших геополитических притязаний слишком очевидным.

Леонов не «производственные романы» писал — он описывал эпоху создания новых божеств, и, право слово, читать это, особенно из эпохи нашего тотального мелкотемья, дико любопытно.

Вы пишете, что «Будучи в возрасте патриарха, Леонид Леонов сказал как-то, что у каждого человека помимо внешней, событийной, очевидной биографии есть биография тайная и ненаписанная». Удалось ли вам увидеть, прозреть ее? И если да, скажите читателям, что из этого тайного стало для вас наиболее значимым, знаковым откровением?

— С Леоновым — тот же случай, как с любым титаном — Достоевским ли, Толстым ли, Шолоховым, — тайную биографию его попробовал первым написать я, но уж точно последним я не буду. Многоэтажные леоновские тексты еще будут и будут исследовать, и раз за разом находить там то, что первым путешественникам, в том числе и мне, не открылось.

Я пока лишь снял верхний слой: выяснив, что Леонов был белогвардейским офицером, я внимательно отследил, как именно описывает в своих текстах он бывшую «контру», притаившуюся в советских реалиях. Получилось, что все эти бывшие белогвардейцы, кочующие у Леонова из романа в роман, так или иначе срисованы Леоновым с самого себя, и все их мрачные забавы и их жизнь — как у загоняемого волка — это леоновская жизнь, это пережитые им жуткие чувства.

А вы говорите «совпис», «производственные романы»… Да у Леонова шекспировские страсти кипят.

Как вы считаете, вы сами уже написали свою «главную» книгу или все еще впереди? Над чем вы сейчас работаете? Есть ли желание попробовать себя в иных жанрах?

— Да фиг его знает. Я написал уже почти столько, сколько Хемингуэй. И написанным, в общем, доволен. Свою «главную» книгу не я буду назначать — ее, если захотят, назначат читатели.

Я роман пишу, злой… Делаю это с некоторой неохотой.

Попробовать себя в других жанрах? Да, заманчиво. Я много раз говорил, что образцом в этом смысле для меня является Алексей Николаевич Толстой, который написал великий исторический роман, гениальную сказку, два фантастических романа, эпос, вещи в жанре классического реализма, а еще успел себя попробовать как поэт-символист… Молодчага просто!

Идеальный писатель — это который написал, скажем, «Дети капитана Гранта», «Прощай, оружие», «Сад расходящихся тропок» и «Замок».

Я бы тоже так хотел. Не умею, жаль. Но пытаться будем.

У литературы есть предназначение? В чем вы его видите? У вас есть претензии к современной литературе? Насколько вы следите за литературным процессом?

— Я слежу за литературным процессом и очень им доволен. В России безусловный литературный расцвет и отрицать его могут только ленивые и нелюбопытные люди. У нас есть минимум три писателя, достойные Нобелевской премии, — Битов, Лимонов, Распутин, да и Маканин тоже, да и Искандер тоже, да и чего бы Улицкой не дать, и уж тем более Петрушевской… У нас есть Пелевин и Сорокин, как бы мы к ним ни относились. Ну и ежегодно в России появляется классический роман. Последние, мной прочитанные: «Язычник» Тулянина-Кузнецова, «Блудо и МУДО» Алексея Иванова, «Каменный мост» Терехова.

Предназначение литературы — это не ко мне. Я пишу, что думаю и что хочу, — и за это мне платят деньги. Вполне достаточно для внутренней мотивации.

Вообще писатель фиксирует душевное состояние человека в данный момент. Кроме писателя никто это не сделает, никакой врач. И потом можно будет сверить, как билось человеческое сердце в XV веке, а как в XXI-м.

«Здесь со своей болью обитаю я», как Леонов говорил. Вот о чем-то таком мы все пишем — где мы обитаем со своей болью и как мы ее переживаем.

У Леонида Леонова, как говорят исследователи его творчества, был свой яркий, неповторимый стиль. А у Захара Прилепина он есть? Вы сами чувствуете некие особенности вашего письма? Повлиял ли на ваш стиль Леонид Леонов? Кого из русских и зарубежных писателей вы можете определить для себя как учителей?

— У меня есть свой стиль, своя интонация, и уже появились подражатели и пародисты. Пародисты — это хорошо, это значит, что есть, что пародировать.

Я бы не сказал, что я у кого-то учился писать. Я хотел бы писать, как Гайто Газданов — гениальный стилист, любимейший мой писатель, или как Анатолий Мариенгоф — тоже восхитительный тип, или как поздний Катаев — пальчики оближешь, как его «мовистские» повести написаны… Но я так не умею, поэтому пишу как пишу.

Скажите, Захар, насколько портрет великого классика, по вашему мнению, получился беспристрастным? Или «прилепинская» оценка тайно или явно присутствует в тексте?

— А с чего это мне быть беспристрастным? Я беспристрастным был, когда на кладбище работал. А тут я имею дело с писателем, которого люблю. Чего бы мне не попытаться «заразить» этой любовью читателя?

Хотя о безоговорочной любви речь не идет, конечно. Я, например, очень скептически отношусь к самым известным книгам Леонова — романам «Барсуки» и «Русский лес». Мне кажется, что в конечном итоге они только навредили ему. Читать их по большей части и тошно, и дремотно. Посему я призываю всех начинать читать Леонова с цикла «Необыкновенные рассказы о мужиках», потом перейти к повестям «Белая ночь», «Саранча», «Evgenia Ivanovna», а потом уже к романам «Вор», «Дорога на Океан», «Пирамида»…

Тут уж любой человек, любящий русский язык, не может не порадоваться.

Есть ли какие-то факты из жизни писателя или ваши собственные выводы, на которые вам бы хотелось указать особо? Не осталось ли ощущения, что книга сдана в печать, а надо было сказать еще одно, другое, третье, добавить какую-то деталь, поставить не точку, а многоточие?