Георгий Кублицкий - В стране странностей

Попав в Хаммерфест, я, конечно, прежде всего поспешил к ней. Стоит! Точно такая, как на снимках!

Это было удивительно, потому что фашисты, отступая из Хаммерфеста, взорвали и сожгли все, что могли. Город отстроен вновь. Скалы не дали ему разрастись, прижали его к морю, как бы столкнули концы хаммерфестских улиц в воду. На последнем клочке свободной земли построен самый длинный в городе шестиэтажный дом. Приноравливаясь к склону горы, он причудливо вытянулся полуподковой.

А самый важный дом Хаммерфеста — «Финдус». Его серо-розовый массив по-хозяйски занял центр гавани. Рыбаки отдают «Финдусу» свой улов. У «Финдуса» много денег на текущем счету. «Финдус» построил завод. «Финдус» — это компания капиталистов, господствующих на норвежском севере. Некоторые из них живут далеко от Хаммерфеста, в Швейцарии, но исправно получают немалые доходы за счет норвежских рыбаков.

В Хаммерфесте белые медведи совершенно безопасны для людей. Это лишь чучела у магазинов, торгующих сувенирами.

В маленьких кафе Хаммерфеста можно встретить гарпунеров с китобойного судна и стрелков гренландских тюленей. Их полная приключений жизнь достойна отдельной книги — и такая книга мастерски написана Фритьофом Нансеном. Вы можете прочесть ее на русском языке. Она называется «Среди тюленей и белых медведей».

Берлевог, Ботсфиорд, Вардё, Вадсё, Киркенес… Эти небольшие города и поселки норвежского Заполярья, в общем, похожи друг на друга. Они новы по той же причине, что и Хаммерфест: отступая, гитлеровцы оставили за собой пустыню.

Над этими городами и поселками летней ночью светит незаходящее солнце. Олени спускаются из горной тундры к их окраинам. Чайки вместо голубей сидят на коньках крыш. Улицы пропахли рыбой: даже конторский служащий здесь имеет свою лодку и набор снастей, а магазины «Все для рыбака» никогда не пустуют.

В маленьком Ботсфиорде, где я прожил три дня, в первый же вечер друзья повели меня на берег. Кто взял спиннинг, кто просто леску с крючком. Было холодно, на горах вокруг фиорда пятнами лежал снег.

К причалам подходили боты. В больших ящиках на палубе отливали синевой серебристые тушки сайды и трески, розовел морской окунь. Рослые парни выгружали ящики и, скользя по холодному, мокрому бетону, тащили их к дверям склада-холодильника.

Но вот началось чудо. Прямо с причала, возле которого стучали моторы ботов, я, никакой не рыбак, спускал в воду леску, где на крючок был наживлен кусочек сырой селедки, и почти тотчас вытаскивал большую рыбину, такую, что в Подмосковье и не приснится. Я азартно таскал и таскал, забыв о холоде, мокрый, растрепанный…

— Баста! — Кто-то коснулся моего плеча.

И верно — на причале уже лежала изрядная груда серебра.

— А вообще-то мы не едим такую рыбу, — сказал рыбак.

Что за ерунда! Ведь это же самая настоящая треска и сайда!

— Да, но она поймана у берега.

Здешние северяне считают «нечистой» рыбу, выловленную в водах, куда могут случайно попасть отходы рыборазделочных цехов холодильника.

И когда мы потом сидели за столом, посредине которого была зажжена толстая праздничная свеча, хозяева лишь из вежливости прикасались к зажаренной нежнейшей и вкуснейшей «моей» рыбе. Они благоговейно клали в рот тоненькие ломтики сырокопченой московской колбасы и скорее сосали, чем жевали это восхитительное лакомство…

Норвегия кончается Нордкапом.

Его каменная масса темной громадой выступает в море. Над ним пылает незаходящее летнее солнце и без умолку кричат птицы. Таинственная даль океана простирается от Нордкапа на север. Стрелка столба на огороженной площадке у самого края обрыва показывает точно на полюс.

Нордкап — в переводе «северный мыс». Туристу, приехавшему сюда на пароходе, выдают красиво отпечатанный диплом. Этот лист картона торжественно удостоверяет, что такой-то бесстрашный путешественник побывал на самой северной точке Европы.

В действительности самый северный мыс материка — в стороне. Это мыс Нордкин. Но он некрасив. Туристам больше нравятся головокружительный обрыв и массивная громада Нордкапа, хотя им кончается не материк, а остров возле материка.

В наше время путешествие к Нордкапу требует не столько мужества и выносливости, сколько времени и денег. Раньше путешественники проливали семь потов, карабкаясь по каменистым скользким глыбам к вершине. Теперь туда ведет удобная лестница. А можно и в автобусе: сел у пароходного причала, вылез на вершине. Так что дипломом путешественника к самому северному мысу европейского материка особенно гордиться не стоит…

Сверху Нордкап срезан, как по линейке. За ним в глубь норвежской земли тянутся причудливые нагромождения скал и безлесные каменистые плоскогорья. В этой горной тундре разбросаны становища саами. Кочевники ставят крытые шкурами или парусиной шалаши там, где могут найти корм северные олени. В деревянных лоханях возле жилищ дубятся в настое березовой коры оленьи шкуры; мальчуганы, играя, арканом ловят друг друга; старый пастух в синей просторной куртке смотрит, чтобы к стаду не подкрался тундровый волк.

Над отвесными скалами кружат мириады птиц. Хлопанье крыльев, крики, гоготанье, стоны, писк, свист — все сливается в оглушительный шум «птичьего базара».

В этот гомонящий мир вторгаются охотники за яйцами и мягким пухом, устилающим гнезда. В туче неистово кричащих птиц, бьющих крыльями, долбящих клювами, смельчак ползет, вцепляясь в малейшие расселины, повисая на руках над бездной. Сорвется ненароком камень- и поминай как звали.

Суровые края, нелегкая борьба за кусок хлеба! Летом — испарения болот, мириады комаров и мошек. Зимой — тьма долгой полярной ночи, разгоняемая лишь мятущимися огнями северного сияния. Таков Фин-марк — полярная окраина страны.

Она соседствует с нашим Мурманском. На другом берегу пограничной реки Паатсо-Йоки поют русские песни. Эта река перегорожена плотиной Борисоглебской гидростанции, в строительстве которой участвовали норвежские рабочие и инженеры. Может быть, бетон лег там, где осенью 1944 года через порожистую быструю реку переправлялась под огнем наша морская пехота, чтобы прогнать гитлеровцев с севера норвежской земли.

Снаряды рвались в низкорослом лесу на речных берегах, вырывая корни берез из расселин скал. Автоматчики перебегали от валуна к валуну, падали в болота полярной тундры, по грудь в ледяной воде перебредали стремительные потоки.

Наши воины ворвались в бухту, где стоит город Киркенес. Кто-то сосчитал: во всем городе уцелело двадцать восемь домов. Остальные были сровнены с землей. Норвежцы не встречали освободителей цветами- цветов не было. Люди выходили из темноты железных рудников, где прятались от гитлеровцев, и молча, крепко, долго жали руки нашим солдатам.