Виктор Салошенко - Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)

Сказанного, видимо, достаточно, чтобы отметить: Дмитрий Степанович плодотворно потрудился на Кубани. Но вот дала ли ему что‑то Кубань, а вернее, «кубанский период» жизни и деятельности? В какой‑то мере на этот вопрос отвечают материалы последнего из проведенных Полянским пленумов крайкома КПСС. Посвящался он существенному экономическому нововведению в стране. До тех пор трактора, комбайны, другая сельхозтехника принадлежала МТС (машинно — тракторным станциям), которые обслуживали колхозы. Теперь же было решено продать технику хозяйствам, что укрепляло их базу и расширяло самостоятельность.

Дмитрий Степанович вновь выступал с докладом, репликами и замечаниями. Многое здесь если не кардинально, то, по крайней мере, заметно отличалось от первых выступлений краснодарского секретаря. Ушли бесчисленные фамилии и цифры достижений и счетов. Вместо этого все внимание уделено экономическому механизму. Меньше — «потребовать», «наказать», больше — «заинтересовать». Меньше — «указать», больше — предложений «обсудить» или даже «поспорить».

Сегодня может показаться странным, но тогда решаемый вопрос вызвал немалые теоретические разногласия. Дмитрий Степанович был вынужден объяснять, что продажа техники колхозам не противоречит принципам социализма. Не только не подрывает общенародную собственность, но и способствует лучшему её использованию.

«Когда колхозы сами будут получать нужную технику, — пояснял эти нововведения Д. С. Полянский, — прежней бесхозяйственности наступит конец. Колхозы не станут покупать машины, которые им не нужны. Тут уже хозрасчет вступит в свою силу».

Молодой, энергичный секретарь крайкома, исповедующий суворовский принцип «смелость, быстрота, натиск», и в то же время деловой, трезвомыслящий работник, вскоре привлек внимание высшего руководства страны. В марте 1958 года в личном деле Д. С. Полянского появляется новая запись. Он возглавил Правительство России, затем становится зам. председателя Совмина СССР, членом Президиума, а позднее — Политбюро ЦК КПСС. В 1976 году был направлен послом в Японию. Молва не без оснований объясняет этот поворот в его биографии разногласиями с тогдашним руководством страны.

Новые явления в нашем обществе сегодня нередко вызывают споры о времени ушедшем. Кто, например, стоял у истоков прогрессивных тенденций? Не берусь перечислять, но уверен: один из них — Д. С.Полянский.

Успех следует измерять не столько положением, которого человек достиг в жизни, сколько теми препятствиями, какие он преодолел, добиваясь успеха.

1

В то время, когда я после своей «политической» юности, еще не обремененной особо ответственной комсомольской работой, будучи рабочим, автослесарем Новороссийского пассажирского автохозяйства, затем комсоргом профтехучилища, где готовили проводников и слесарей по ремонту вагонов, перешел на более крупную работу в должности второго, потом первого секретаря горкома комсомола, напрямую не связанную с производством и планированием, в газетах и на телевидении часто упоминалась личность Председателя Госплана СССР Николая Константиновича Байбакова. Крупная голова, проницательный взгляд из‑под нависших бровей, коренастая, основательная фигура, позже легкое подергивание головой, как признак огромной многолетней умственной работы, — таким его видели современники.

Казалось, ни одно событие в стране, ни один съезд партии, ни одно крупное совещание не могло обойтись и не обходилось без этого человека. Сталин в те годы называл его на грузинский манер, с ударением на втором слоге.

Именно Байбаков в свои двадцать девять лет — подумать только! — лично докладывал Сталину об обеспечении народного хозяйства и армии горючим в связи с нарастанием опасности войны.

Приведу фрагменты из воспоминаний Николая Константиновича о своих встречах с первым человеком страны, которые он изложил в книге «От Сталина до Ельцина»:

«Впервые мне довелось встретиться со Сталиным в 1940 году на совещании в Кремле, где обсуждались неотложные вопросы нашей отрасли. Мне было поручено сделать сообщение об обеспечении народного хозяйства и армии горючим в связи с нарастанием опасности войны. Надо ли говорить, как я волновался в приемной Сталина, ожидая вызова на заседание! «Смогу ли взять себя в руки, не растеряться на этом высоком собрании под председательством Первого секретаря?» Но вот я вошел в большой кабинет, где царила обстановка вовсе не торжественная, а вполне деловая и спокойная, и сразу почувствовал, как напряженность моя спала, я перевел дух, кто‑то показал мне место, где я должен присесть, и, уже успокоившись, старался сосредоточиться на содержании записки, которую я держал в руках. В ней — сжато суть проблем ускоренного развития промыслов за Волгой, особенно в Башкирии — ведущем районе «Второго Баку». Работая в Москве, я не забывал об ишимбайских делах, всех начинаниях башкирских нефтяников и всемерно старался им помочь (может быть, поэтому мне впоследствии было присвоено звание почетного гражданина города Ишимбай).

Сталин, держа свою знаменитую трубку чуть — чуть вбок от себя, неторопливо и мягко ступая по ковру, прохаживался по кабинету, слушал внимательно, не перебив ни разу. А когда я смолк, он приостановился, словно что‑то решая про себя, и после небольшой паузы начал глухим и негромким голосом задавать вопросы.

— Какое конкретное оборудование вам нужно?

Я отвечал уже совсем спокойно, вдаваясь в такие детали, в которые, готовясь к сообщению, не думал вдаваться. Сталин выслушал и опять спросил:

— Какие организационные усовершенствования намерены ввести? Что более всего сдерживает скорейший успех дела?

Я подробно перечислил все наши дела и задумки, сказал и о «тормозах».

И опять Сталин, сделав несколько шагов по кабинету, не откладывая дела на потом, принял соответствующие решения.

Эта конкретность и переход от слов к делу окрылили меня и обрадовали.

Проблемы развития нефтяной отрасли не раз рассматривались на совещаниях у Сталина и более широко: с привлечением руководителей нефтяных комбинатов и трестов. И мне стал понятен подход Сталина к принятию ответственных решений, основанных на изучении как можно большего круга фактов и мнений, чтобы из многочисленных, казалось бы, второстепенных звеньев извлечь главное звено, решающее.

Сталин был тут дотошен, вникал во все мелочи, умел выявлять то, что истинно думают его собеседники, не терпя общих и громких фраз. Чтобы говорить со Сталиным, нужно было отлично знать свой предмет, быть предельно конкретным и самому иметь определенное мнение. Своими вопросами он как бы подталкивал к тому, чтобы собеседник сам во всей полноте раскрывал суть вопроса.