Виктор Ротов - Ближе к истине

Август, 1989 год.

Вышла в свет книга «Избранное» Эрнста Сафонова.

Откровенно говоря, я стал вчитываться в книги этого писателя после того, как посмотрел по телевизору фильм по его повести «Не забудь оглянуться». Фильм поразил меня безжалостной правдой. И еще чем‑то, что не сразу поддается осмыслению, но заставляет задуматься над тем,

как мы дико живем. И почему мы так дико живем? Не Знаю, как кому, но мне теперь "этот вопрос не дает, как говорится, покоя. Он висит над моёй жизнью, словно дамоклов меч. Мне кажется, моя жизнь с тех пор вошла в новое качество: я не мыслю теперь себя, своего «Я» без этого мучительного вопроса. И странное дело! Несмотря на безжалостную правду фильма, в душе нет чувства безысходности, Наоборот, во мне где‑то далеко — далеко возгорелся и теплится стойко маленький, но неистребимый огонек надежды на лучшее. (Раз это увидено и раз об этом сказано, значит; это наболело, значит, должна быть подвижка к лучшему. Как если б человек посмотрелся в зеркало перед выходом на люди и увидел на лице грязные разводы, и не вытереть грязь, не привести себя в порядок он теперь не сможет).

Меня порадовала еще одна вещь в кинокартине: режиссер с великой бережностью отнесся к авторскому материалу. Он сумел понять к донести до зрителя замысел автора и саму душу произведения. Вот так бы и другим режиссерам относиться к литературному материалу, без так называемого «своего видения» и творческих домыслов, от которых потом тошнит и плеваться хочется.

До показа с))ильма по телевидению нам с Эрнстом Ивановичем случилось познакомиться. По — моему, это произошло в дни Учредительного съезда ассоциации «Единение» в Москве, делегатом которого я был. В издательстве «Советский писатель». У нас с ним произошел короткий разговор. Я повспоминал, как пытался когда‑то опубликоваться в «Лит. России» при М. Колосове. Заметил мой рассказ Юрий Гусинский, бывший тогда зав. отделом прозы. Рассказ назывался «Господствующая высота». Его там читали и перечитывали, пытались поставить в номер, но…

Эрнст Иванович выслушал меня и сказал сочувственно:

— Л вы перешлите его мне, этот рассказ. Только на конверте напишите «лично», чтобы он не «утонул» там в нашей почте

Хорошо!

Я отослал рассказ. Через некоторое время получил ответ лично от Эрнста Ивановича. Мол, все в рассказе правильно и хорошо, но…

Потом мне попалась его книга. Потом этот фил! м по

телевизору, Фильм мне понравился, и я решил написать ему несколько хороших слов. Потом в «Лиг. России» я прочитал отрывок из нового романа о Набатникове. Понравилось. И я снова написал ему. Мол, хорошо, становлюсь в очередь за будущей книгой, желательно с автографом.

Так незаметно и вошел в мою жизнь этот писатель. И творчеством и чуточку лично. Теперь его книги, его «Лит. Россия» — в кругу моих литературных интересов. Некий кусочек моего «Я» живет теперь и под сенью его духа, духа его творчества.

А нынче в этом «кусочке» моего «Я» прибавилось света — у меня в руках «Избранное». Читаю, и созвучно мне каждое слово. Потому что я живу на той же орбите Души и совести. Читаю, удивляюсь и радуюсь. Удивляюсь тому, как зорок «глаз», как глубоко автор видит жизнь и человека в ней. Радуюсь оттого, что все в нашей жизни замечается — и хорошее и плохое. Что есть люди, которые не проходят ни мимо счастливого человека, ни мимо несчастного, ни мимо доброго, ни мимо злого. Что над автором не тяготеют условности, воздвигнутые идеологиями; что единственным критерием его «суда» является человечность; радуюсь и оттого, что мне просторно душой в его рассказах. В них много сказано, но еще больше несказанного, чего‑то между строк. Чего‑то такого, что читается не глазами, а душой; чего‑то такого, что читается глазами подсознания. Рассказы его для меня имеют совершенно удивительное свойство — они входят в душу и там располагаются свойски и запросто. Как желанные гости, как друзья — единомышленники, как братья единокровные. А есть такие, которые я возвожу мысленно на мой духовный олимп, вставляю в иконостас рядом с Лермонтовым, Куприным, Буниным, Короленко, Распутиным, Беловым, Солоухиным.

Отныне на этом духовном Олимпе в иконостасе рассказ «Лестница в небо» Эрнста Ивановича Сафонова.

Иван Панкеев обращается даже к космическим категориям, анализируя этот рассказ. «Судьба всегда больше человека. Она начинается задолго до рождения каждого из нас. Немыслимым образом изгибается пространство, спрессовывается или растягивается время, — и все для того, чтобы именно в этом месте и в этот час встретились двое, которым уже суждено дать жизнь, наделить судьбою третьего».

Я бы добавил к этим словам, что все сущее во Вселенной и на Земле есть цепь событий и превращений. Ничего нет случайного, все предопределено с момента сотворения мира.

И появление этого рассказа не случайно. Его звучание так же естественно, как молчание и крик Вселенной. И все в нем очень просто. И никаких натяжек. Как бы в капле обыкновенной воды отразился свет души автора. Вот и все. Это есть суть рассказа. Светом души, отраженным от реальной жизни и смерти людей продолжить Вселенную. Но не только жизнью и смертью, а и духовным борением под знаком Вселенной. Ибо Вселенная есть сплав материального мира и мира духовного. Теперь, когда мы сняли идеологические шоры, нам открылся истинный мир. Глупо нынче спорить, что первично, а что вторично — материя или дух. И то и другое первично, потому что оно нераздельно. Одно вытекает из другого — «ничто» перетекает в «нечто» и обратно.

В рассказе, как и во Вселенной, процессы идут неторопливо и точно. Обыкновенная житейская история, где встречаются Он и Она. Только что отгремела война, повергшая людей в кошмарное унижение. Их свела судьба. И то самое «ничто» устремилось в «нечто». В результате появляется третий, а затем и четвертый — дочь, а потом и внук. На смену старому поколению идет новое. Какое оно, новое поколение? Очевидно, в этот вечный храм и поведет нас автор исповедоваться. Ибо перед этим происходит событие, которое, подобно черному солнцу, бросило свой «свет» на судьбу главного героя — Здислава Яновского. Мальчишка, привеченный демобилизованным солдатом, едущим домой в родную Варшаву, крадет у него заветный сидор и новые кожаные сапоги, «заботливо выделенные капралу Яновскому родной ротой в знак уважения воинского товарищества к нему».

От кражи сидора и пошла трещина, положившая начало бездне между старшим и молодым поколением. Страшная перспектива! И некого в этом винить. Старшее поколение возвращается с поля битвы, в которой оно спасло полмира от порабощения. А молодое поколение, «озверевшее» без родительского присмотра и внимания, озадачено одним — как набить брюхо. И неважно, что от этого кто-то пострадает, кому‑то будет плохо. Пожрать, и как можно слаще, — это их идея. Их идол. Пока маленькие — тянут с родителей, выросли — с общества. И даже когда