Виктор Ротов - Ближе к истине

Сквозь драматургию разоблачения этого всемирного зла просматривается озабоченность самого автора: а как ему быть в этой злобной кутерьме? Этой своей как бы подсознательной обеспокоенностью собственной судьбой, он призывает читателя задуматься о себе. Как бы спрашивает, а чью сторону он готов принять? Сторону Верткого и К°, или сторону Тараса и его друзей?

Совершенно и вертуозно подан в романе образ одного из подручных Яковлева, некоего ученого и редактора журнала «Юг» Розалия Верткого. Этот беспредельно падший тип странным образом одновременно отвращает, умиляет, смешит и пугает. Прообраз его легко угадывается. Выписан блестяще. Я даже теряюсь сказать, чего здесь больше — изобразительного мастерства автора или феноменальных особенностей прообраза? Мне кажется, того и другого вдосталь. Плюс еще, на мой взгляд, видимо ненависть автора, ошеломленного дремучей подлостью Верткого. И это можно понять, ибо здесь находятся истоки так называемой позиции автора. О коей поговорим ниже.

Верткий изображен человеком, развращенным до последней крайности. Изображен непозволительно похожим на реального человека нашего круга.

Вплоть до речевых манерностей и даже интонаций в голосе. Не говоря уже о манере держаться на людях, закрывать облыселую часть черепа (не головы, а черепа по автору) жиденькими волосенками, пучить водянистые глаза, наивно трогательно с издевательским всепониманием уточнять у Яковлева детали контакта с инопланетянами, экстравагантно одеваться, обольщать и обольщаться, выписывать ногами кренделя на паркетах и коврах вельможных кабинетов, извлекать выгоду для себя из ничего, даже, кажется, из мыльного пузыря, и в то же время наивно полагать, что он, «лилипут», — победитель всех гигантов мира. Все эго дано рядом с оглушительным гротеском его радости по поводу очередного инфаркта. И, наконец, прямым оскорблением «Бандит и вор». Правда, устами Горелого.

Вот здесь и начинается внутренний протест. Я против того, чтоб от живописания переходить к элементарному злобствованию. Если мы при жизни начнем бичевать этак друг друга, то можем походя сломать жизнь один другому…

Многое еще хотелось бы сказать о романе Александра Мартыновского (он располагает к размышлениям), но в короткой статье это невозможно. А потому — о главном. О позиции автора.

Одна сторона действующих лиц названа автором четко и однозначно: человековолки. Другая, их антиподы — я полагаю — человекозайцы. И мы выходим на классический сюжет всемирно известного «мультика» «Ну, погоди!» Человековолки гонят человекозайцев.

Кто же они — эти человековолки? Персонально — это Яковлев и К°. Явно уголовная шиана, по которой плачет тюрьма, если не виселица.

Человекозайцы, примем условно, — это Дробилов и ему подобные, преследуемые человолками. И незримо присутствует третья сторона — сам автор. Или, как говорится в старой доброй теории соцреализма, — позиция автора. Она и является тем третейским судьей, который посредством изобразительных средств и прочих ухищрений расставляет точки над «и».

Человековолки корректны (там, где надо), изощренно умны, даже талантливы. Они алчны, вездесущи, ненасытны и беспощадны. Они оперативно, в мгновение ока, решают любые проблемы, берутся за любое дело. Была бы идея и выгода. Для них не существует невозможного. У них все есть, и все под рукой для того, чтобы двигать дело. Они ювелиры человеческой психологии, они играючи устраивают (или расстраивают) судьбы людей. У них циничная теория — человечество глупеет, а потому грех не надувать его и оглуплять еще и еще. И надо делать так, чтоб оно беспредельно глупело к их вящей выгоде. Но не до конца. Пусть оно понимает кое‑что. Например, зачем уничтожать миллионы тонн мяса (Человеческого!), которое закапывается в могилы или «варварски сжигается в крематориях». Лучше скармливать его… людям. И на этом наживать миллионы и миллионы. Которые потом пойдут на алтарь борьбы за мировое господство. Переработку «жмуриков», умерших естественной смертью, можно бесконечно увеличивать за счет специально для этого убитых. Поставить это дело на конвейер. И списывать на иноплане

тян. О которых так кстати трубит хитромудрая пресса. Мол, инопланетяне крадут людей.

Здесь, возможно, фантазия автора заходит далековато. Но не берусь одергивать автора, потому что в наше время все может быть. В истории России, в голодные тридцатые годы люди ели людей. У нас здесь, на Кубани.

Мне кажется, разворачивая перед читателем адские перспективы «развития» цивилизации, автор намеренно абсурдирует ситуацию. Гротеска ему уже мало. Я думаю, этим он дает понять, что ему не по пути с человековолками. И он хотел бы уберечь от этого пути уважаемого читателя. В то же время чувствуется, что он берет кое‑что из их арсенала себе на заметочку. Например, Ритину ненасытную жажду действия. В этом он ей немножко как бы симпатизирует. По крайней мере так кажется. Он пишет: «Она патологически испытывала потребность к сложностям, любила до азарта сложную игру в каждом деле». И «никогда не прощала врага, даже обидчика». Этот пассаж в характеристике Риты явился для меня неожиданностью. Потому что автор ненароком выдает себя: мол, берегитесь те, кто обидел меня или собирается со мной враждовать. То есть, дает понять, что он может быть и человековолком, если кто вздумает наехать на него.

На фоне человековолков человекозайцы выглядят бледно. Они просто упорствуют в своей честности и порядочности. Не более. Дробилов закомплексован идеей подешевле накормить народ; Тихомиров — недавний выпускник училища МВД, — не поддается коррупции; Антонина Михайловна несет покорно свой крест грехопадения в молодости; «гениальный» бомж Горелый, тридцать лет просидевший в полуподвале на даче Верткого и строчивший за него статьи, хочет одного — сбросить иго этого прохиндея. Но все они погибают, настигнутые безжалостными человековолками. Кроме Антонины Михайловны. Правда, погибают они как бы в щадящем режиме — возносятся с инопланетянами.

Автор сочувствует им, даже жалеет их. Но… В то же время слегка, но желчно, издевается над Дробиловым, который штудирует в больнице историю КПСС и читает «Правду». Он патетически разделяет печальный вывод, зарифмованный неизвестным поэтом: «О, моя родина, жидам ты продана. Как кость обглодана, а все торчишь!»

НевесеЛая эта философия и крайний вывод в стихах наводят на мысль, что и с человекозайцами автору не по

пути. Но если взвесить все нюансы авторских симпатий и антипатий, то получается, что ненавидя человековолков, он упрекает «серых» человекозайцев. Мол, добро должно быть с кулаками.

Ясное дело! Какой уважающий себя человек захочет разделить судьбу человекозайцев — «улететь с инопланетянами», то бишь, на тот свет? Уважающий себя человек потихоньку, можно и так думать, сначала бочком, а затем и прямо двинется в бой за свое место под солнцем. И покажет свои юшки. Если те человеке волчь, то акие‑нибудь человекорысьи. Иначе говоря, что‑то же надо делать, люди!..