Виктор Ротов - Ближе к истине

Когда он очнулся, вокруг творилось невообразимое: разбросанные тела людей, поваленные вышки, раскрытые бараки, перевернутые полевые кухни; крики, стоны, суета; и почему‑то стрельба. По полю бегут толпы людей. Меж ними в бешеной скачке — конная охрана. Заворачивают назад, в накопители.

Павел поднялся с земли, никого и ничего не узнавая вокруг. Состояние такое, будто весь он из боли соткан. Поискал Братишку глазами — нет. Стал припоминать, с чего все началось. Сначала была звенящая тишь. А потом тучка — невеличка. Темно — злая. Потом смерч. Сверху.

Павел тоскливо огляделся: даже природа против них!.. Чувствуя подступающую тошноту, прислонился к столбу ограждения. Отметил краем сознания — часовой не окликнул, не грозит оружием. Его как бы не замечают в суете и кутерьме. Люди сносят трупы и складывают их у входных ворот. Кто‑то прикрикнул на него, мол, чего отлыниваешь от работы?! И он поплелся на голос, толком не сознавая, куда идет, зачем. Удивляясь своему состоянию. Видно, здорово его ударило о землю. Внутри сплошная боль.

С неделю устраняли последствия смерча. Погода стояла ясная, на небе ярилось солнце, добивая и без того разгромленный этап. Люди мерли, как мухи. Уже не знали, куда прятать трупы. Уже стали сдавать охране поутру. Павел как‑то потерял себя. Разбитость и сознание безысходности подавили в нем твердость.

Но вот что‑то прошуршало обнадеживающее: прошел слух, что на днях их отправят пешим этапом во Владивосток. Ну хоть это! А потом, вроде бы, морем в Магадан. Люди оживились, пошли длинные пересуды. Бывалые рассказывали: сначала их переправят в порт Ванино. Из Ванино в Нагаево, в Магадан. Оттуда пёхом на Гнилую речку. Там и догнивать всем. Если дорогой не передохнут. Или не уйдут на дно моря. Как случилось с сухогрузом «Дальстрой». Говорят, ушел на дно с полными трюмами заключенных, командой и конвоем.

Павел познакомился с боксером с Украины. Тот в заграничном турне позволил себе лестно отозваться об изобилии товаров у «проклятых» капиталистов. Кто‑то «дунул» на него, и он загремел по 58–й. Кулаки боксера и некоторые навыки Павла, приобретенные им при подготовке к десанту, весьма пригодились в стычках с блатными. Они становились спина к спине, и подступиться к ним практически было невозможно. Главное, не попадаться уркам поодиночке. Поэтому приходилось всюду следовать вместе. Даже на парашу.

Из Владивостока, почти без передыха, их погнали в порт Находку. И с «марша» начали грузить в трюмы парохода. Павел не успел толком и оглядеться. По деревянным сходням — ив трюмы. А там на дощатом пойоле садились на корточки и ждали, когда дадут команду занимать места.

Боксер и Павел приглядели себе места в глубине трюма, подальше от перегородки, за которой будут женщины. В уголочке между шпангоутом и корпусом корабля. Старались занять побольше пространства возле себя, чтоб можно было хоть вытянугь ноги.

Боксера звали Артемом, И было у него прозвище Левша. За левостороннюю стойку. Он был свирепого вида. Особенно когда чем‑нибудь недоволен. Знал эту свою особенность и всякий раз пользовался ею, когда появлялись блатные. Не Бог весть какая хитрость, но действовала безотказно. При виде его блатняки отваливали в сторону. Ну

а тех, кто все же решался «наезжать», они встречали, встав спина к спине.

У Павла была ничем не примечательная внешность. Высок, плечист, с короткой жесткой шевелюрой. Простое спокойное лицо. Обыкновенное. И вообще вся его внешность не обращала на себя внимания. На таких не смотрят, по таким скользят взглядом. В его наружности и в его поведении как бы не за что было зацепиться. Он держался не столько независимо, сколько нейтрально. Но так нейтрально, что это вызывало невольное уважение. Он никогда ни с кем не задирался, но и его никто не задирал, чувствуя в нем силу и готовность дать отпор. Это при беглом взгляде. А если присмотреться, он был довольно приятен на вид и в общении. Его даже приметили два педераста в лагере под Костомарово на предмет своей страсти. Однажды ночью и зажали его в углу возле параши. В результате оба «любовника» оказались в лагерном лазарете. Может поэтому, а может в силу неприметной внешности Павла, его как‑то обходили неприятности.

В этом смысле они с Артемом хорошо дополняли друг друга. Их обходила шпана. Тем более сейчас тех отвлекал жгучий интерес к шмарам за перегородкой.

Женщин загоняли после мужчин.

Еще не закончилась погрузка — посадка, а блатные уже стали пробовать доски на крепость. При этом отпускали шмарам комплименты: «Эй, Маня! Я к тебе приду. Вот только отдеру эту досточку!»

Женщины не задерживались с ответом: «Хиляй сюда, огрызок! Я те губы помажу секелем…»

Га — га — га!

Рядом с Павлом и Боксером расположилась группа хозяйственников. Деловых — на языке заключенных. Они держатся кучкой, не даются блатнякам. С ними заодно в этом смысле «фронтовики» и репатриированные. Те, бедолаги, думали, здесь, на родине, пригодятся в лихую годину, но и им выпало «лес рубить в районе Магадана».

Вверху задраили люки, в трюме стало темно, как в преисподней. Но кто‑то возжег спичку. У кого‑то нашлась свечка.

Кажется, отчалили: пароход утробно гукнул, вздрогнул и мелко задрожал — заработали двигатели.

Кто‑то из деловых сказал, что справа по борту будет Япония. И недалеко. Можно при желании вплавь добраться. Стоит продырявить металлический корпус… Какие‑то сантиметры. От этих слов разбирала невеселая усмешка.

Постепенно становилось душно. Одолевала сонливость. И Павел отдался наплывающему сну. На душе было как‑то ладно и даже чугочку улыбчиво от этой шугки про свободу, что в сантиметре за бортом.

Во сне пригрезилось, что иод днищем корабля в глубинах моря резвятся большие рыбы. У них радужной расцветки бока. Они плавают парами.

Одна пара подплыла к нему и своими рыбьими глазами стала всматриваться. И вдруг в выпученном рыбьем глазу, словно в наплывшем кадре кино, замелькали горы, лес, дорога, кузов машины. А в уголочке кузова, как и было на самом деле, жмется Евдокия, пригорнув к себе закутанную в одеяльце Анну. Лицо малышки обрамлено вышивкой и кружевами нежно — розового цвета. Эти кружева умиляли Павла. В страшный разор войны — эти кружева. Нехитрый такой узор, сотворенный руками женщины, а сколько в нем жизненной силы!..

…Машину тряхнуло, и он проснулся. Рядом приглушенный голос:

— …Теперь мы в самом узком месте Татарского пролива…

Павел мысленно отмахнулся от затянувшейся шутки про Татарский пролив и близость Японии, желая вновь погрузиться в сладкие грезы про Евдокию. Но вместо Евдокии ему пригрезился некий город — Кремль, зависший между небом и землей. В окна — бойницы выглядывают известные вожди — Сталин, Ворошилов, Буденный… И грозят пальцем. Вдруг кремлевская стена сбежалась в гармошку, а потом растянулась в узкую тучу, которая словно стрела пронзила красное солнце. Потом эта тучка — невеличка стала пухнуть и спускаться к земле бородкой — клинышком. Вдруг сорвалась с неба и упала на него.