Виктор Ротов - Ближе к истине

Недавно я побывал в Москве и, конечно же, съездил на Поклонную гору. Там, в зале Боевой Славы, в списках Героев Советского Союза я нашел имя моего героя.

И снова воспоминания захлестнули меня. Приехал домой, достал архивы, все, что с ним связано, — письма, фотографии, блокноты с записями, перечитал и сел за письменный стол. Захотелось в наше развальное и развратное время рассказать людям от человеке, который жизнь отдал служению Родине. О Человеке с большой буквы. Может, кому‑то из нынешних людей западет в душу хоть малая толика того несказанного света, который излучала душа Юрия Яковлевича. Может, хоть на миллиметр подвигнет кого на хороший поступок или заставит задуматься о своей судьбе, о судьбе страны, родной земли, на которой родила его мать. На которой вырос и растит своих детей и внуков. Может, задумается над тем, что творится, и ужаснется.

На этом я намеревался поставить точку. Но заглянул в конверт, который казался мне пустым. И обнаружил в нем письмо на листочке в линеечку. Это было последнее письмо Юрия Яковлевича. На нем не было обычного номера и нет даты. По неясному штемпелю можно догадаться, что отправлено оно было в конце 1974 года. И я еще вспомнил кое‑что, о чем не могу не написать. Он пишет:

«Дорогой Виктор Семенович! Помню Вас еще молодым, с большой энергией бравшимся за благородный труд — творчество.

А я уже стал стариком, не нужным властям. В этом году даже путевку в санаторий дали «горящую». Я, конеч

но, отказался. Попросил нормальную. Полковник Шевченко (из крайвоенкомата) объяснил: «На всех нуждающихся путевок не хватает. Вот только горящие».

Что ж поделать?!

В войну все силы и здоровье отдал боям за Родину. А теперь остатки дней приходится доживать в разряде людей «низшего сорта»?

Не дай вам Бог до такого дожить!

ЮРИЙ ЧЕПИГА».

Я пошел к крайвоенкому и показал ему это письмо. Военком, не помню теперь его фамилии, записал координаты Юрия Яковлевича и сказал: «Разберемся».

Полгода, наверно, спустя мы случайно встретились с Юрием Яковлевичем в Новороссийске. В одной из столовых. Он в хорошем настроении. Приехал по приглашению «Общества» выступать перед новороссийцами. Поглядывает на меня лукаво. Вдруг говорит: «А в этом году я получил хорошую путевку…»

Я сделал вид, что непричастен к этой его радости. Мне почему‑то было стыдно за наших власть имущих. За их невнимание к таким людям. Уже тогда ощущалось очерствление наших властей. Нашей системы. Может, поэтому она и рухнула с таким грохотом?..

С тех пор мы с ним не виделись.

Был я как‑то в Туапсе скорым проездом, в 1986 году. Заночевал в гостинице. По телефону разыскал Юрия Яковлевича. Он обрадовался, как ребенок. По его голосу я понял, что ему очень плохо. Потом трубку взяла какая‑то женщина и сказала: «Ему очень плохо. Не надо его тревожить…»

— Адрес! Ваш адрес! — крикнул я в трубку, но женщина положила телефон.

Была уже полночь. Рано утром мне уезжать. И я решил по ночи пойти по старому адресу Юрия Яковлевича. На звонок вышла незнакомая женщина. Неприветливо оглядела меня и на вопрос, здесь ли проживает Юрий Яковлевич Чепига, ответила:

— Не знаем такого, — и захлопнула дверь перед моим носом.

Я возвращался в гостиницу и думал: да, эта из тех, кто не знает своих Героев — защитников Отечества. И не желают знать.

Так отошла в вечность история моего знакомства и

общения с замечательным сыном Отечества, великим защитником земли русской — летчиком — штурмовиком Героем Советского Союза Юрием Яковлевичем Чепигой.

Июнь, 1996 г.

Так уж получилось — я ничего не нашел в библиотеках о подвиге Григория Трофимовича Чуприна. Единственная справочка в двухтомнике «Герои Советского Союза», в которой я вычитал, что Григорий Трофимович родился 2 октября 1918 года в поселке Холмский Краснодарского края в семье крестьянина. Работал в колхозе. Был призван в Красную Армию в 1939 году. В 1941 году окончил военнополитическое училище. На фронте с июня 1941–го.

В 1943 году окончил курсы «Выстрел». Командовал батальоном 920–го стрелкового полка, 247–й стрелковой дивизии, 69–й армии, 1–го Белорусского фронта. Действуя в передовом отряде дивизии, 28 июля 1944 года сбил заслон противника, форсировал Вислу и захватил плацдарм.

Отразив контратаки противника, его батальон занял населенный пункт Бжесце (Польша), создав благоприятные условия для форсирования реки дивизией. Звание Героя Советского Союза присвоено 27 февраля 1945 года.

После войны был райвоенкомом. С 1948 года в запасе. Награжден орденами Ленина, Александра Невского, медалями. Умер 18 марта 1971 года. Похоронен в г. Абинске.

Вот и все.

Правда, еще фотография была. Красивый овал лица, гладкая прическа, взгляд твердый, волевой, бесстрашный. Из тех бойцов, которых и пуля боится, и штык не берет.

Покопавшись в архивах военкоматов и ничего не обнаружив существенного, кроме скупых анкетных данных, я решил съездить в станицу Холмскую, на родину Героя. А потом уже на могилку в Абинск. Дождался весны, и 18 марта, в день его кончины, отправился на автобусе. Уже в пути вдруг перерешил — думаю, проскочу сначала в Абинск, на могилку, а потом уже в Холмскую. Авось кого из родственников встречу на кладбище. На одной из остановок купил цветы и… бутылку водки. Возложу цветы, а потом с кем‑нибудь, кто окажется рядом, помянем Героя, и оггуда отправлюсь в Холмскую.

В Абинске расспросил, где кладбище. Добрался, отыскал могилу Григория Трофимовича. Скромная оградка, скромный обелиск со звездочкой. Надпись о дне рождения и дне кончины Героя. Тишина вокруг и по — мартовски прохладный ветерок. Травка зеленеет. На деревьях набухают почки, кутаются в первый серебристый пушок листочки. Небо в сером неподвижии. И довольно прохладно.

Я повесил на оградку свою сумку, в которой призывно булькнула бутылка, и увидел неподалеку на лавочке мужчину в темно — серой «аляске» и в черной вязаной шапочке. Сухолицый, морщинистый, с впалыми щеками и кустистыми, нависшими бровями. Он смотрел на меня с неким интересом.

— Кем доводитесь Григорию Трофимовичу? — без обиняков спросил он, как только увидел, что я обратил на него внимание.

Я помедлил с ответом. Что ему сказать?

— Да вот приехал помянуть.

— Похвально. Похвально, — сказал он, поднимаясь с лавочки, вынимая из кармана сигареты и направляясь ко мне… — А я вот тоже… пришел покурить с ним. Он любил это «Давай закурим, товарищ по одной…». Шульженко поет. — Он протянул мне пачку «Примы». — Давайте покурим…

— Вы его знали?

— Ну как же?! Однополчане. Сам‑то я орловский. А сюда, на Кубань, он меня затащил. Посля демобилизации.

Он поднял капюшон «аляски», повернулся спиной к ветру, сквозливо гулявшему меж деревьев и надгробий.