Итоги Итоги - Итоги № 32 (2012)

«Им же и так будет плохо в местах заключения», — говорят иные правоохранители о педофилах, кивая на неписаные правила зэков, которые с педофилами обращаются жестко. Да, наши лагеря — страшная школа для нормального человека. Но как раз педофилы — люди ненормальные — в 80—90 процентах случаев выходят на свободу и берутся за прежнее. «Им будет плохо» — не аргумент. Должно работать право, а не понятия.

Противников смертной казни в нашей стране хватает, как и сторонников. Это связано в первую очередь с недоверием к судам. Когда одни просят вернуть смертную казнь, другие сетуют на то, что «сажают ни за что». Люди знают, что от любого дела можно откупиться. Одного за деньги могут признать невменяемым, а другого посадить за мешок картошки. А что если смертная казнь станет дубиной для «условных» террористов, каковыми будут объявлены политические оппоненты власти?

Фабриковать процессы очень легко. Мы же видим, что на Кавказе смертная казнь де-факто существует. Есть негласная установка: федералы не берут в плен тех, кого окружают в дагестанских и ингушских домах. Бывает, что эти люди не при делах, их уничтожают для галочки. Бесконечное разжигание гражданской войны на Кавказе нужно коррумпированным элитам, чтобы сводить счеты друг с другом.

Другой пример: на Урале сейчас судят группу отставных полковников. Их вина состоит в том, что они под водочку вели разговоры о том, как их достала наша система. А следствие утверждает, что пытались свергнуть действующую власть. При Сталине их бы расстреляли. Говорят, сегодня в тюрьмах России сидит больше людей, чем раньше во всем СССР. Только где сегодня больше преступников — в тюрьме или на свободе? Главный вопрос в справедливости суда. Ведь важнейшим фактором страха для преступника является неотвратимость наказания: это азы криминалистики. Хотя и суровость расплаты тоже важна. Животный страх парализует.

И еще. В проблему смертной казни у нас часто вкладывают политические смыслы. Это скорее общественный символ, попытка в очередной раз выяснить отношения с прошлым. Изживание исторической травмы. Спорящие нетерпимы и инфантильны. Любой их разговор сводится к попытке хлестко вмазать своему оппоненту. Одних представить адвокатами воров и педофилов, а других — сторонниками кровопусканий. У этих людей нет образа будущего, счеты с прошлым порой закрывают для них перспективу.

Наше отношение к смертной казни — это эвфемизм отношения к теме репрессий. Но надо понимать, что главным мотором репрессий были не конкретные статьи УК, а бездоказательность следствия, насаждение в общества страха и взаимного доносительства. Не напишешь ты — напишут на тебя. Рядом с моей мамой в Лаврушинском переулке жила писательская жена тетя Гутя. К ее квартире пригляделся сотрудник НКВД — и однажды мама увидела, как тетю Гутю ведет конвой. Ее отправили в лагеря за «шпионаж на английскую разведку»! Она вернулась, но в ее квартиру уже въехал этот энкавэдэшник.

Cистема государственного насилия есть и сегодня. Где-то ниже пропорции и дозировки, где-то карают изощреннее. Но я очень надеюсь, что мы избежим режима управления с помощью страха, который в итоге калечит не только тела, но и души. Только вот настоящие преступники должны и впрямь бояться.

Сын своего отца

/ Общество и наука / Спецпроект

Сигурд Шмидт — о том, за что Надежда Константиновна невзлюбила Отто Юльевича, как выражались в кабинете Ленина, в какие игры любил играть Сталин, что можно было прочесть в блокноте депутата Верховного Совета, про Фоменко и фоменковщину, а также о том, каково это — ощутить себя сыном лейтенанта Шмидта

Весной нынешнего года известному историку, краеведу, профессору РГГУ Сигурду Шмидтуисполнилось 90 лет. В научных кругах его называют почетным, но почти забытым словом «просветитель». Его отец — выдающийся ученый, академик Отто Юльевич Шмидт известен как покоритель и исследователь Арктики, личность поистине легендарная. Сын Сигурд считает, что унаследовал от отца важную черту характера — трудолюбие, без которого взять профессиональную высоту невозможно.

— Сигурд Оттович, вас называли «сыном лейтенанта Шмидта»?

— Бывало и такое, хотя отец никакого отношения к революционеру Петру Петровичу Шмидту не имел. У него даже не было воинского звания, хотя есть фотографии, на которых он с адмиральскими шевронами. Так что иногда я отшучивался: дескать, мой отец не лейтенант, а адмирал.

— Правда ли, что вы 90 лет живете в одной и той же, еще отцовской квартире?

— Здесь, в Кривоарбатском переулке, живу, сколько себя помню, хотя временами, конечно, приходилось куда-нибудь уезжать. Однако я всегда возвращался. При всем внешнем сходстве заоконный пейзаж менялся, и довольно кардинально. Хорошо помню старые улочки, кривые переулки, немного облезлые, но опрятные церквушки, многочисленные булочные, в общем, тот особый арбатский колорит, от которого сейчас мало чего осталось. И все-таки Арбат — это такая машина времени, находясь внутри которой можно попасть в гости к Пушкину, Толстому, Тургеневу, станцевать на балу у княгини Гагариной. Кстати, ее роскошный особняк — один из немногих в целости сохранившихся на Арбате. Сейчас там Московский окружной военный суд, и я добиваюсь, чтобы туда перевели Литературный музей. Меня поддерживал Лужков, теперь поддерживает Собянин. Работники суда тоже не против — лишь бы им дали взамен нормальное помещение. И мне бы хватило жизни воплотить эту идею...

Недавно мы издали «Арбатскую энциклопедию» о выдающихся людях, которые здесь бывали или жили. Вот Булат Окуджава жил в соседнем доме, только я его долго не знал: у меня было полно друзей в своем подъезде, с мальчишками из чужих домов нам не было надобности водиться. А теперь неподалеку от моего дома стоит памятник Булату... Словом, Арбат — это отдельный мир.

— Я читала, что вы появились на свет под звон колоколов...

— Когда мама рожала, стояла Страстная неделя, и во всех церквах звонили колокола. Побежали за акушеркой, но та сказала, что рожают каждый день, а куличи пекут раз в год, и не пошла. Пришла она, когда я уже появился на свет. Надо сказать, при рождении я был чудовищно уродлив. Когда няня впервые меня увидела, всплеснула руками: «Боже мой, и для этого я шила такие красивые распашонки!» Но к полутора годам я выглядел уже вполне прилично.

Поскольку в момент моего рождения был канун Пасхи, все готовили праздничный стол. Няня запекла окорок и поставила на буфет. И забыла, поскольку стало не до него. Отец и дядя Яша, мамин брат, очень нервничали, все время совали головы в комнату, где я рождался, спрашивали, что и как, но их гнали прочь. Наконец, уже к вечеру, все уселись за стол, пошли за окороком, но блюдо было пусто. Мужчины на нервной почве все съели... Дядя Яша Голосовкер, кстати, был знаменит, почти как отец: он был крупным философом, профессором. Сейчас я много делаю для переиздания его трудов.