Газета Завтра Газета - Газета Завтра 976 (33 2012)

А.О.В разное время — разные пристрастия. Когда училась в школе, была страстной поклонницей Наталии Дудинской. Она была необыкновенно технична. Я завороженно смотрела на Дудинскую на сцене и понимала: мне таких высот никогда не достичь. С годами менялись привязанности, преклонения. Одно время была увлечена балеринами, которых я увидела на Западе. Это — русские балерины Вырубова (племянница фрейлины, что она тщательно скрывала), Берёзова, балерина Гранд Опера — Иветт Шовире. Они вызвали другое преклонение… нет, не тридцать два фуэте… Вы знаете, это был сложный для меня период, одним словом не скажешь.

"ЗАВТРА". Магия балерины, в чём она?

А.О.Я так скажу. Магия была и в Улановой, и в Плисецкой — двух таких абсолютно разных балеринах. Магия Дудинской была столь велика, что в Ленинграде её называли "эталоном" балерины. В Дудинской была интеллигентность, и это сильно отличало её от других. Она была безумно интеллигентна, интеллигентным был её танец. Одним словом — генеральская дочка. Дудинская могла нравиться, могла не нравиться, могла лучше танцевать, могла хуже. Но её интеллигентность публику зачаровывала. Сегодня даже нет таких. Сегодня можно говорить чаще: "хабалка".

"ЗАВТРА". А какие-то человеческие качества свойственны понятию "балерина"?

А.О.Видимо, свойственны… Шелест, любимая ученица Вагановой, была удивительно скромна. Шелест была из хорошей семьи, её отец был в Ленинграде знаменитым врачом… Сейчас говорят: "из хорошей семьи"? Так вот, Шелест — была из хорошей. Дудинская — дочь царского генерала, была удивительно достойна, но при этом она вела себя как премьерша… Премьерша в том старинном понимании слова. О скромности Улановой ходят легенды.

"ЗАВТРА". Из того старинного времени, перешедшего в советское, в Кировском театре работала Елена Люком. Хотелось бы вспомнить это имя.

А.О.Елена Михайловна Люком была очаровательна. С огромными голубыми глазами, нежная… Как танцовщица, она сохранила необыкновенную женственность. Неповторимую женственность. Такой женственной танцовщицы, как Люком, не было ни до, ни после. К сожалению, со временем всё это уходило. Люком училась в хореографическом училище, начинала работу в Мариинском театре еще в царские времена. Она пользовалась большим успехом, за ней ухаживали и молодые, и не очень молодые великие князья. А замужем она была за богачом, известным в Петербурге купцом Латониным. Она много рассказывала мне, как Николай, цесаревич еще, приходил на улицу зодчего Росси. Приходил он, конечно, к Кшесинской, но каждой балерине дарил конфеты. Помню еще, рассказывала, как она отдыхала на даче в Стрельне, и великий князь, не помню его имени, встал перед ней на колени, а в дверях появился Латонин (улыбается)… Елена Михайловна была человеком очень уютным. Когда спектакль проходил хорошо, она приходила в гримерную, давала конфету и говорила: "Едем пить шампанское!" И мы ехали к ней домой. А если спектакль проходил плохо, она не давала конфеты, не приглашала пить шампанское, а быстро одевалась, заворачивала вокруг шеи шарф — говорить уже было не о чем, и уходила.

До революции она жила в квартире из двенадцати комнат. Потом её выселили в одну комнату. И когда я приходила к ней в гости, она доставала из-под кровати бутылочку винца и говорила: "Алла, одна комната — это очень удобно". В комнате её, метров двадцать шесть, стояли и спальня "Наполеон" и столовая мебель из красного дерева… Я рада, что одно поручение Елены Михайловны выполнила. В 1956 году я впервые выехала на гастроли в Париж, и Елена Михайловна попросила меня передать её сестре небольшую посылочку. Я это сделала. И привезла еще от сестры подарок в Ленинград Елене Михайловне.

"ЗАВТРА". Тогда вы стали первой русской балериной, получившей премию Анны Павловой.

А.О.Вы знаете, я тогда не знала даже, что это такое — премия Анны Павловой. Тогда еще у нас никто не знал, что есть такая премия. Я вернулась домой и положила её в сундук и очень долго к ней не обращалась. Об этой премии я стала говорить уже совсем поздно, уже многие наши замечательные балерины были удостоены этой премии, и как-то было уже не очень удобно говорить, что первая была у меня. Сейчас диплом в театральном музее. На дипломе подписи Матильды Кшесинской, Ольги Преображенской, Сергея Лифаря… Там, в Париже, я встретилась с первой эмиграцией. Были еще живы поклонники величайших русских балерин. Они принимали меня, как подарок судьбы, потому что я была из Ленинграда. Я только тогда поняла: как люди могут любить родину. Они так любили Родину, Россию! И они не могли понять, что происходит теперь в России. А я была из Ленинграда-Петербурга, для них: и памятью о прошлом, и тем, что они не знали о настоящем. Я не знаю, виной ли тому та моя поездка в Париж? Но я понимаю — я люблю свою родину. Советский это Союз или не Советский Союз — это моя родина. И Невский проспект, где я родилась, где жила моя мама, бабушки — это моя родина.

"ЗАВТРА". Расскажите о своих педагогах.

А.О.Мне, моему поколению, повезло необычайно: у нас были удивительные учителя, педагоги. Моим педагогом была Марина Николаевна Шамшева. В Кировском театре она была просто балерина, не солистка, но она была удивительного ума женщина. Удивительно интеллигентна, кстати, из профессорской семьи, и муж её был тоже профессор. И вероятно её ум, её отношение ко всему окружающему вынуждало ее относиться к нам с какой-то повышенной требовательностью. Не просто с требовательностью профессиональной. Кроме профессионального обучения, которым она владела блестяще, Марина Николаевна заставляла нас интересоваться окружающим — музеями, литературой, то есть, она воспитывала личность.

"ЗАВТРА". Можно еще сказать, что Лидия Михайловна Тюнтина вернула вас на сцену после серьезнейшей травмы.

А.О.Да, да, тогда многие врачи мне говорили: "о балете забудь". И я уже думала о другой профессии, хотела поступать в университет. И вот Лидия Михайловна Тюнтина — я училась у нее еще в начальных балетных классах и дружила с ее сыном Шуриком Грачом — взяла меня с собой на отдых. Мы жили в совхозе или колхозе — сейчас не помню — имени Чкалова. Это было недалеко от Сочи, там еще гастролировал Тбилисский театр, и мы ездили на спектакли с Чабукиани. Мы жили там месяц, и каждое утро начиналось для меня в шесть часов утра. Лидия Михайловна будила меня, будила своего сына, и мы начинали заниматься. В проёме двери Лидия Михайловна устраивала палку, и чтобы она не ездила из стороны в сторону, палку держал её сын, Шурик. Благодаря занятиям я, к удивлению врачей, восстановила форму и вернулась на сцену. И, конечно, я благодарна Лидии Михайловне Тюнтиной бесконечно. Она была ученицей Вагановой, не только как танцовщица, но и как педагог.