Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6375 ( № 23 2012)

- А чего её смотреть-то? - повертев башкой, пробурчал брат. - Чудной ты стал, Мишаня. Природа - она и есть природа. Никуда не денется. А утро пройдёт.

[?]И то правда, брательник. И утро пройдёт, и мы пройдём, а природа останется.

Сумерки превращали прибрежные кусты в пришедших на водопой горбатых животных. Недалеко длинный остров, поросший осокорями, - они тоже превратились в рать грозных великанов, стерегущих воду. По мелководью с беспорядочными всплесками, хлопая пастью, наконец-то пронеслась неловкая щука, преследуя верховую рыбку. А я всё сидел на земле, над рекой и внутри рассвета.

Оповестил в деревне о себе первый петух. Тут же началась их перекличка. Слабенько проблеяли овцы, мыкнула корова, - наверное, пастух идёт по деревне, собирает стадо.

Из-под обрыва вылетела стая ласточек-береговушек и понеслась над рекой, некоторые задевали воду, оставляя на ней тонкие штришки, усы.

А я сидел и осматривал окрестности - на рассвете всё меняется на глазах. Счастливо успокаивалась душа, - всё суетное, насущное забылось и отлетело. И я стал частью утра[?]

Нечего оставить

Михаил СМИРНОВ

Автор родился в г. Салават в 1958 году, печатался в СМИ Республики Башкортостан, челябинских, нижегородских, московских изданиях, интернет-изданиях. Победитель Международного конкурса Национальной литературной премии "Золотое перо Руси-2007" и неоднократный лауреат этой премии.

Заехав к матери, чтобы достать из кладовой с антресолей банки, я наткнулся в дальнем углу на тяжёлую коробку, завёрнутую в холстину. Взяв банки, прихватил и этот свёрток - посмотреть, что в нём находится. Отдал его матери и спросил:

- Слушай, мам, что за клад спрятала ты в кладовке? Я что-то не видел раньше.

- А-а-а, этот? Он остался от бабы Дуси. Я уж старая и забыла про него. Много лет он лежит у нас. Я подальше его с глаз убрала, чтобы вы ненароком не сунулись в коробку, - сказала мать.

- Какая баба Дуся?

- Ты должен её помнить. Маленькая такая старушка на первом этаже в угловой квартире жила. Помнишь? Ты ещё пацанёнком был, когда её муж умер. Они на фронте поженились, вместе всю войну прошли. Вернулись, сын родился, а вскоре дяди Феди не стало. Сердце не выдержало - рядом осколок сидел, врачи опасались его удалить. Он сдвинулся, и дядя Федя помер. Сильно горевала баба Дуся. Но назад мужа не вернёшь, а сына надо было ставить на ноги. Женька-то был постарше тебя. Вот и пришлось ей не только трудиться на производстве, но и после работы ходила по подъездам, мыла полы. Подрабатывала, чтобы сыну отправить все деньги. Он в институте где-то учился[?]

- Всё, вспомнил, - я перебил мать. - Это же она таскала постоянно вёдра с водой по подъездам? У неё была ещё привычка угощать малышню со двора конфетами. Точно?

- Да. Ребятишки её любили. Как увидят, что она вышла из подъезда, так сразу к ней бежать. Знали, что у бабы Дуси всегда есть карамельки в кармане. Тихая была, спокойная, - сказала мать.

- А сын, Женька, здоровый такой парень. Он же в другом городе учился, так? - спросил я у матери.

- Да, уехал.[?] Как укатил в институт, так больше ни разу не появился. А она горбатилась, чтобы там его содержать. После её смерти я сколько раз писала ему, что мать оставила для него этот свёрток на память, а он так ни разу не отозвался, - с горечью в голосе проговорила она. - Ты же с Пашкой тогда помогал нашим мужикам со двора гроб на машину поднимать. Не забыл?

Я помнил бабу Дусю и её похороны[?]

Тихая и незаметная старушка с лицом, иссеченным морщинами. Постоянно в одной и той же юбчонке, латаной кофточке и линялой косынке, а зимой в старой, побитой молью, шали.

Мороз или снег, дождь или жара, а баба Дуся тащила в очередной подъезд тяжёлые веёдра с водой. Убирала мусор и отмывала бетонные полы от грязи. И сколько я вспоминал бабу Дусю - она оставалась в моей памяти маленькой, сухонькой, словно время не касалось её.

Умерла она в конце марта. Так же тихо и незаметно, как и жила.

Мать, возвращаясь из магазина, зашла к ней, чтобы оставить молоко и хлеб, и увидела, что она лежит на диване, будто решила отдохнуть немного от этих проклятых вёдер. Мать тихо прошла на кухню. Оставила на столе покупки и хотела выйти, чтобы не потревожить бабу Дусю. И вдруг что-то почувствовала - подошла к дивану. Свернувшись калачиком, баба Дуся не дышала, а рядом с ней лежал старый потёртый альбом с фотографиями, тетрадный лист, и в пальцах была зажата ручка.

Хоронили её на собранные соседями деньги. До последней минуты ждали сына. Хоть он и прислал телеграмму, что приехать не может, и просил соседей, чтобы похороны матери прошли без его участия.

Бабу Дусю хоронили в промозглый, холодный мартовский день. Сильный ветер гнал по небу низкие серые тучи, из которых сыпал то сырой снег, то мелкий, похожий на водяную пыль, дождь. Под ногами чавкало грязное месиво из снега и воды. Дома стояли сырые и мрачные. По окнам, словно слёзы, стекал тонкими струйками снег вперемешку с дождём.

Женщины в чёрных платках, мужики с хмурыми лицами заходили в квартиру проститься с бабой Дусей и, выходя, вытирали украдкой покрасневшие глаза. За много лет я первый раз увидел её в новой одежде, купленной соседками.

Читали молитвы старушки в тёмном. Пахло ладаном, какими-то травами и ещё чем-то неуловимым и непонятным тогда для меня. Запахом тлена[?]

Меня поразило её лицо. Куда-то пропали, разгладились все морщины. Ушло выражение постоянной заботы, и казалось, что она отошла от всех этих мирских дел, хлопот и находится где-то там - далеко от всех нас[?]

На подъехавшую с открытым кузовом машину осторожно поставили небольшой гроб с лёгоньким телом бабы Дуси. Дождь, попадая на её желтовато-восковое личико, стекал по краю глаз тонкими полосками, будто баба Дуся плакала, прощаясь со всеми.

Машина медленно поехала по двору, и все соседи тихим шагом пошли за ней, неся в руках венки из искусственных цветов. И лишь на грязном снегу остались лежать живые ярко-красные гвоздики[?]

- Мам, а можно посмотреть, что в свёртке? - попросил я.

- Гляди[?]

Я осторожно развернул холстину и снял крышку со старой коробки. Потёртый альбом с пожелтевшими фотографиями и ещё один свёрточек. Открыл его - и застыл.[?] Передо мной лежали потускневшие от времени два ордена Славы, орден Красной Звезды, несколько разных медалей, среди которых - "За отвагу" и "За взятие Берлина". А рядом с ними - старенький открытый конверт и неровно оторванный тетрадный листочек, на котором было написано корявым почерком: "Женечка, сыночек! Я очень прошу тебя, выбери время, приезжай в родной дом. Чувствую, что недолго я проживу. Тебя поскорей бы дождаться, взглянуть, каким ты стал, да обнять в последний раз. Жаль, но оставить на память нечего, лишь альбом, где мы с отцом и ты - маленький. Больше у меня ничего нет, кроме медалей и орденов, что мы с папкой твоим на войне получили. Приезжай. Так хочется увидеть тебя в последни[?]"