Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6381 ( № 34 2012)

Собственно, и тот, и другой совершили прыжок в никуда, резко сменив поэтику. Но вампиловское "никуда" обернулось длительным игнорированием его новых пьес столичными реперткомами и худсоветами. Вампилов словно бы воспроизвёл своей живой судьбой вымышленную судьбу булгаковского Максудова - героя "Театрального романа". Тогда как провокационная "Затоваренная бочкотара" Аксёнова опубликована в самом читаемом журнале СССР - "Юности", напомним, органе ЦК ВЛКСМ. Удача, конечно, штука во многом случайная, но Аксёнов успел до "бочкотары" стать любимцем столичной либеральной критики, а Вампилову всякий раз приходилось как будто начинать с нуля. Разница подходов к литературе столичной и провинциальной начала сглаживаться как раз после трагической гибели драматурга.

Наконец, после периода проб и ошибок оба писателя, почти ровесники, дети войны, нашли стиль, который применительно к Аксёнову исследователь В. Свительский назвал "условно-метафорическим".

Но если критики охотно и часто называют Аксёнова предтечей русского постмодерна, Вампилову в этом отказано. Аксёновский космополитизм, во многом декларативный, кажется комментаторам более пригодным для балансирования на стыке жанров, чем укоренённость Вампилова в национальном, причём провинциальном, культурном слое. Этот не изжитый до сих пор страх перед верностью роду чрезвычайно обедняет критическую палитру, но не русскую литературу. Вампилов с его игровыми метафорами, заключёнными в классическое триединство, не меньше чувствует постмодернистские веяния.

Вернёмся же к поиску Отца как главной объединительной теме двух столь не похожих художников. У Вампилова эта трагическая тема полнее всего проявилась, конечно, в пьесе "Старший сын", заявленная уже в самом названии. Два обормота застревают в вечном вампиловском предместье, рискуя провести ночь на улице. Чтобы избежать такого поворота, они звонят в первую попавшуюся квартиру, и, боясь быть изгнанным, герой пьесы, Бусыгин, придумывает, будто он - внебрачный сын хозяина квартиры, Сарафанова. Анекдотичность и карнавальность сюжета, как всегда у Вампилова, оборачиваются шекспировской высотой. Фокус не в том, что Сарафанов признаёт Бусыгина сыном (какой мужчина без греха!), а то, что шалопай Бусыгин сам начинает верить в своё сыновство и чувствовать ответственность за разваливающуюся на глазах семью! Для сравнения: душевный раздрызг и безразличие Зилова полнее всего проявляются в том, что он не поехал на похороны отца. Это символ разрыва поколений и заката империи.

Мечта об Отце у Аксёнова безусловно воплощена в образе Арсения Лучникова из романа "Остров Крым". Участник Ледового похода, профессор-историк, миллионер, идеал "гегемонной мужественности", Лучников-старший - носитель национальных ценностей, парадоксально замешанных на либеральной закваске. Аксёнов до конца дней был уверен, что именно просвещённый либерализм с национальным уклоном откроет России путь к благоденствию. Блаженный остров Крым обречён быть разрушенным при осуществлении утопического проекта младшего Лучникова, главного героя романа. Трудно проверить правоту или доказать неправоту Аксёнова, поскольку сегодня торжествуют либералы, как огня боящиеся и всячески компрометирующие любые попытки русского возрождения.

Погибший в неполные 35 лет (с юбилеем практически совпадает и 40-летие со дня гибели) Вампилов, возможно, не до конца сформулировал своё кредо. Его сила и новизна - в прозрении смятения человека перед рушащейся махиной патерналистского, "отцовского" государства. Отца здесь легче выдумать, чем принять таким, как он есть. Ведь и Аксёнов так и не принял своего сломленного родителя. Сарафанов и Бусыгин готовы отвечать за последствия своих грешков, а Зилов уже не готов. Но Зилов страдает не меньшим комплексом вины, чем Лучников, только его вина более личная и искренняя. В сущности же Александр Вампилов и Василий Аксёнов с разных сторон подходили к теме исторической роли русской интеллигенции и её, увы, бесславного конца. Все женщины, которых так щедро любил Андрей Лучников, погибают из-за его утопизма. И от Виктора Зилова уходит преданная им верная Галина. Интеллигенция остаётся таким образом без Отца-государства и Женщины - утешительницы и заступницы.

Конезаводчик Лучников, боровшийся за независимость Крыма, не остановил сына, мечтающего о воссоединении с Россией, но плохо представляющего, чем может оно обернуться. Андрей фактически предаёт отца, какими бы высокими порывами это ни объяснялось. Похоронный музыкант Сарафанов всей душой, побиблейски и по-русски принимает сына, не больно-то и заботясь - истинный он или самозваный. Так два очень разных художника решают, похоже, самую глубинную свою проблему.

Владислав ЖЕМАЙКО

Как закалялась «Молодая гвардия»

ИЗДАТЕЛЬ У ДИКТОФОНА

Великая культура России чрезвычайно богата шедеврами. К ним с полным правом можно отнести уникальные по своей архитектуре деревянные храмы Кижей и "белую свечу" - церковь Покрова на Нерли, иконопись Андрея Рублёва и Феофана Грека, балет Большого театра и фильмы Андрея Тарковского, музыку Модеста Мусоргского и Георгия Свиридова[?] А меж высоких холмов этих великих культурных достижений течёт могучая река русского СЛОВА, от своего истока - "Повести временных лет" и "Слова о полку Игореве" до сочинений современных писателей. И стоит на реке, на страже интересов русской речи, мысли, литературы, отечественной истории крепость - издательство книг "Молодая гвардия", которая совершает свой подвиг вот уже девять десятилетий.

О трудностях и надеждах издательства рассказывает генеральный директор АО "Молодая гвардия" Валентин ЮРКИН.

КНИГА НЕ УМРЁТ

Это заголовок к увертюре диалога Жана-Клода Карьера и Умберто Эко с названием "Не надейтесь избавиться от книг!". Вопрос о судьбе книги в современном обществе стоит особенно остро. Два европейских интеллектуала - знаменитый итальянский писатель, крупнейший учёный-медиевист и семиотик Умберто Эко и французский романист, историк, сценарист, патриарх французского кинематографа Жан-Клод Карьер убеждены: "Книга - это как ложка, молоток, колесо или ножницы. После того, как они были изобретены, ничего лучше уже не придумаешь".

Русский поэт Арсений Тарковский писал: "Книга - кладезь духа, того свободного и проникновенного духа, что от века проклинаем и казним, гоним и терзаем всеми тиранами и человеконенавистниками. По-видимому, книга - не только атрибут культуры, но и её символ. А символы на редкость живучи, и пытка для них костром или цензурой, кажется, не существует вовсе".