Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6386 ( № 39 2012)

Юрий Казарин. Каменские элегии . - Екатеринбург: Творческое объединение "Уральский меридиан", 2011. - 88 с. - 500 экз.

"Я болен осязаньем", - заявляет Юрий Казарин. Болен - или же, как никто, здоров, - но поэт действительно предстаёт человеком редчайшей тактильной чувствительности. Разве иной мог бы написать так: "У глины холодные пятки, / у глины ладошки везде". Или так: "И воде совсем не больно, / если рвать её ведром". Или даже так: "Выйдешь с утра - однако[?] / В бочку впечатан лёд. / Заморозок, собака, / в щёки тебя лизнёт. / Крепко себя обнимешь / и над землёй поднимешь, / и, заплывая в дрожь, / бездну к груди прижмёшь". Стихи Казарина хочется цитировать снова и снова, потому что они завораживают, как необычайные находки. Явственные эти образы, дивные эти сближения улавливали, предчувствовали, должно быть, многие, а Казарин - почувствовал, нашёл, выразил. Мысль растворяется в его стихах, убегает сквозь пальцы - но ведь есть же, есть! "Нагревается белая печь, / накопив несказанную речь, / наделяя теплом уловимым / всё, что дому оставлено дымом".

Ханс Гюнтер. По обе стороны утопии: Контексты творчества А. Платонова. - М.: Новое литературное обозрение, 2012. - 216 с. - 1500 экз.

Немецкий учёный Ханс Гюнтер занимается изучением творчества Андрея Платонова уже около тридцати лет; с 1991 года его работы публикуются на русском языке. Интерес к русскому писателю начался с потрясения: события, описанные в "Чевенгуре", показались Гюнтеру яркими параллелями к тому, что происходило в XVI веке в вестфальском Мюнстере, - и эта связь платоновского творчества с западноевропейским средневековым хилиазмом очень увлекает исследователя. Второй источник, который пристально рассматривается в книге, - философия одного из родоначальников русского космизма Н.Ф. Фёдорова. Гюнтер наблюдает, как мысль Платонова движется "по обе стороны утопии", что выражается, в частности, в двойственном мотиве жертвы. Рассмотрев мотивы и аллегорические структуры множества произведений, Гюнтер приходит к выводу, что творчество Платонова раскрывает специфику русской революции.

Роман Якобсон. Будетлянин науки: Воспоминания, письма, статьи, стихи, проза. - М.: Гилея, 2012. - 306 с. - 1500 экз.

Эта книга - подробно откомментированный сборник работ лингвиста и литературоведа Романа Якобсона, дающий представление о раннем периоде его жизни. Наиболее примечательная часть книги - воспоминания о Маяковском и Хлебникове, письма одному из теоретиков футуризма Алексею Кручёных. Якобсон, бывший одним из основателей Московского лингвистического кружка, общался с поэтами-футуристами весьма близко, и его рассказы представляют немалый интерес, в том числе литературоведческий. В сборник также вошли статьи о футуризме в живописи и задачах художественной пропаганды, о германском экспрессионизме и дадаизме. В целом Якобсон аполитичен, хотя свои антипатии выражает определённо ("белогвардейская травля против нового искусства"). Стихи и попытка художественной прозы, вошедшие в сборник, довольно беспомощны и представляют интерес только как часть биографии учёного. Книга содержит также малоизвестные документальные фотографии.

Андрей Жвалевский, Евгения Пастернак. Я хочу в школу. - М.: Время, 2012. - 320 с. - 5000 экз.

Вот какая вышла история: очень умные, талантливые, не по годам развитые дети из совершенно особенной 34-й школы вынуждены перейти учиться в обычную, ничем не примечательную 33-ю. Как справятся с этой ситуацией чудо-дети, обожающие учиться, ведь они привыкли к совсем иному ритму жизни и другому обращению? Сюжет интересный, но испортить его было бы очень легко. Достаточно было представить умников - идеальными, а их сверстников из обычной школы - тупыми и примитивными, достаточно было учителей обычной школы покрасить серой краской и обвинить во всех бедах. Жвалевский и Пастернак не делают этих пошлых ошибок. Их повесть интересна потому, что в ней и дети-умники, и "обычные" дети (в которых тоже скрыты зёрна талантов) заслуживают сочувствия, а иногда - снисхождения. Авторы даже замахнулись на большее: попытались объяснить, как может появиться и существовать чудо-школа. Не сказать, что это у них вполне получилось, но шаг к реализму в осмыслении действительности сделан.

Книги предоставлены магазинами "Фаланстер" и "Библио-Глобус"

Татьяна ШАБАЕВА

Поле битвы – история

Елена Зиновьева. История России: взгляд из XXI века . - СПб.: издательство журнала "Нева", 2011. - 192 с. - 500 экз.

Говорят, что история - поле битвы. А поскольку борьба, как известно, провоцирует интерес к её предмету, в нашем случае - к истории, самое время осмыслить происходящие в историографии процессы. Этому и посвящена книга Елены Зиновьевой "История России: взгляд из XXI века".

Автор анализирует труды 70 (!) историков (и псевдоисториков); создаёт ни много ни мало образ страны - глазами учёных, деятелей массмедиа, людей небезразличных, в общем-то, но порой преследующих свои - далёкие от исторической науки - цели. Так, разбирая книгу Ильи Стогоffа "Русская книга (Тринадцать песен о граде Китеже)", Зиновьева отмечает, что модным писателем "путь проделан немалый, но постичь историю земли Русской Илья Стогоff не сумел". Выход за границы школьных учебников, где часть фактов опускается или отмечается вскользь, оказался для неискушённого историка путём в никуда. Да и само существование русского этноса поставлено под сомнение. Недаром критик "Литературной газеты" Л. Пирогов, говоря о труде Стогоffa, резюмирует (эта цитата приведена в книге Зиновьевой): "Фактов, подтверждающих существование Русского государства, на рассматриваемом историческом отрезке не обнаружено".

Поднимая проблему самого существования русского этноса в исторической мысли, Елена Зиновьева обозначает "курс" своего труда - актуализация исторических проблем, повышенное внимание к белым пятнам и ключевые, острые моменты нашего (порой совсем недавнего) прошлого. Как разобраться в этом многообразии?

В первую очередь автор даёт возможность услышать современников, авторов, пишущих в наше больное историей время, когда не отболело советское прошлое, когда не стало предметом истории, а побуждает на новые - правдивые или конъюнктурные - толкования; когда увлечённые идеей вставить своё слово (или словцо) писатели обращаются к временам Киевской Руси или к времени царствования династии Романовых. В этой возможности увидеть и сравнить без навязывания своей позиции и кроется главное достоинство книги Е. Зиновьевой.

"Историю пишут победители", - отмечает автор. "Но кто у нас победители?" - задаст вопрос внимательный читатель. С победой Октябрьской революции тёмными красками, временами вечного мрака и бесчестия рисовался образ царской России; в 90-е, с очередной сменой власти, чернотой стало покрываться советское время.