Станислав Никоненко - Михаил Булгаков и Юрий Слезкин

Думается, все же последнее.

Обратимся еще раз к дневнику Слезкина, к тем его страницам, которые, кажется, пока еще не опубликованы.

Осенью 1939 г. Булгаков заболел. В дневнике Юрия Слезкина четыре записи о болезни и смерти писателя.

"16 ноября 1939 г.

Звонил Булгакову, узнав о его болезни. У него склероз почек, он слепнет. Такое несчастие невольно заставляет забыть о многих его недостатках и провинностях в отношении меня. Как-никак он давний мой друг и талантливый человек. Подошел к телефону сын его жены. Михаил Афанасьевич лежит, его жена больна ангиной. Я передал свой привет. Через некоторое время звонок. Говорит снова детский голос, от имени отца благодарит за память и очень просит заглянуть к нему, когда поправится мама..."

Заметим: вновь Слезкин говорит о Булгакове: "талантливый человек". Более того - он не считает его своим врагом, несмотря на то, что какие-то "провинности в отношении" Слезкина со стороны Булгакова были (о них, очевидно, мы никогда уже не узнаем: сам Слезкин в дневнике никак их не раскрывает, по-видимому, в силу прирожденной тактичности). Но главное - Слезкин пишет: "он давний мой друг". Тем самым он признает, что расхождение и многолетнее охлаждение между ними не прервали дружеской связи. Об этом свидетельствуют и последующие записи дневника (следует учесть, что это дневник, а не воспоминания, сочинители которых зачастую немало фантазирует, воспроизводя прошлые события). Кроме того, Слезкин делает эти записи почти за тридцать лет до начала посмертной славы Булгакова. Он еще не знает, что его младшего товарища по литературному цеху (Булгаков моложе Слезкина на пять с половиной лет, а по литературной работе - почти на двадцать) ждет всемирная известность и слава, а потому вряд ли любой исследователь (даже Чудакова) может усмотреть здесь желание Слезкина погреться в лучах чужой славы. К тому же - дневник писан для себя, а не для чтения Чудаковой, Яновской и пр.

Следующая запись:

"3 декабря 1939 г.

Звонил Булгаков из санатория Барвиха. Благодарил за память. Он поправляется, зрение восстанавливается. Три месяца ничего не видел".

Как видим, не только Слезкин продолжал считать Булгакова своим другом, но и Булгаков не видел в Слезкине ни врага, ни завистника. Та черная кошка, которая между ними некогда пробежала (вовсе не литературного происхождения, а и явно бытового) растаяла в дымке времени.

"11 марта 1940 г.

Сегодня узнал от Финка - умер Михаил Афанасьевич Булгаков, 49 лет. Много месяцев страдал. Одно время чувствовал себя лучше, вернулось зрение, а перед смертью снова ослеп. Так и не удалось с ним встретиться, как условились после Барвихи. Большая часть его рукописей не увидела света. Два романа, четыре пьесы. Прошел всю свою писательскую жизнь по обочине, всем известный, но "запретный". Его "Дни Турбиных" держатся на сцене дольше всех советских пьес. Грустная судьба. Мир его праху."

15 марта 40 г.

В "Лит. газете" 15 марта появился приложенный здесь некролог о Булгакове. Впервые в нем написана правда. При жизни - был успех у читателей и зрителей и бесконечный поток ругани на страницах газет и теа-журналов.

Пьесы "Пушкин" и "Дон Кихот" принимались, а много лет не ставились под нажимом критики и театральных заправил."

Комментарии излишни.

С. Ермолинский в книге "Булгаков при жизни", изданной в 1982 г. пишет, рассказывая о событиях, связанных с первой постановкой "Дней Турбиных" во МХАТе: "Много лет позже Булгаков вспоминал об этом без всякого озлобления, даже весело говорил: "А знаешь, кто мне больше всех навредил? Завистники" (с.595). Можно подозревать, что именно отсюда Яновская и Чудакова заимствовали идею "зависти". Почему заострили они ее именно на Слезкине, не имея убедительных данных? Ведь недоброжелатели в достаточном количестве бывали в разные времена. Почему Булгаков по прошествии многих лет отнесся к известным ему или подозреваемым завистникам "без всякого озлобления, даже весело", а Яновская и Чудакова через гораздо больший срок, не имея личного повода, очень недоброжелательны именно к Слезкину? Чудакова пошла даже на сочинение вымышленной истории и растянула ее почти на половину книги, хотя в жизни Булгакова после середины 20-х годов. Слезкин не играл вообще никакой роли (как и Булгаков - в жизни Слезкина; каждый из них шел в литературе своим путем, и круг друзей и знакомых был обусловлен именно этим, именно этим обстоятельством, что в дневнике Слезкина почти за десять лет - с 1932 - по 1940 - записи о Булгакове появляются лишь 7-8 раз).

Играло роль и то, что Яновская и Чудакова писали о Булгакове, когда время несло еще в себе черты, которые определяли устоявшуюся у многих авторов привычку безопасного поиска виновников бед их героя, не затрагивая сути режима, в котором он действовал, и властителей страны. И другую, тем же определявшуюся привычку: канонизацию писателя, уже признанного властью. Это, одновременно с симпатией к нему - герою своей книги, - повелевало смягчать, скрывать или оправдывать его даже незначительные недостатки, ему присущие: человеческие, а также обстоятельства его жизни и направленность творчества, могущие очернить его перед властью.

Играло роль и другое. Слезкин какое-то время был тесно связан с Булгаковым, в какой-то мере воспроизвел его в своем романе, обо всем этом достаточно подробно написал в своем дневнике. Это являлось большим подспорьем для многих литературоведов, касавшихся Булгакова, в том числе Яновской и Чудаковой. Иначе говоря, Слезкин был использован ими как источник необходимой информации. В ней встретились, однако, детали, которые не вписывались в конструируемую схему идеализации и канонизации. Это раздражало. Тема "зависти" устраняла помеху, давала выход раздражению. Особенно она увлекла Чудакову. Это увлечение определялось не только симпатией к Булгакову и антипатией к Слезкину. Слезкин сам по себе, его рассказ о Булгакове, его значение для Булгакова, его отношения с Булгаковым (как все это ни оценивать) давали возможность построить определенный сюжет, придать ему драматизм, связать немалую часть повествования, оживить его. Слезкин и этим послужил Чудаковой. К сожалению, предвзятость и, мягко говоря, недостаточная осведомленность привели ее к незаслуженному шельмованию хорошего человека и писателя.

"Творческий путь Михаила Булгакова" и "Жизнеописание Михаила Булгакова" не просто рассуждения о творчестве уже признанного классика. Обе книги носят исследовательский характер, а их авторы претендуют на открытия и разъяснения неизвестных фактов и обстоятельств. Поэтому удивляет легкость, с которой Яновская и Чудакова делают категорические заявления о героях и авторах литературных произведений, не заботясь о твердости доказательств, цитируют, как правило, не делая сносок с указанием страниц, времени и места издания произведения, ссылаясь на чьи-либо устные мнения или сообщения, никакими документами их не подтверждают.