Газета Завтра Газета - Газета Завтра 987 (44 2012)

По Гиппократу — самые страшные болезни те, которые искажают человеческие лица. Папанов всегда был пристрастен к парикам и гримам. Первый его бюрократ явился на сцене с гигантскими ушами, наклеенной короткой шеей, в пугающем парике "бобрик" (из серии гоголевских харь, рож, свиных рыл). Он всегда наглядным образом констатировал факт тяжелого заболевания человеческой души, сфокусированный в своих персонажах. Его Городничий в "Ревизоре" Н.Гоголя — вороватый, мрачный, духовно немощный перед "фитюльками", обезображенный изначально, дегенеративным способом существования. В спектакле "Горе от ума" режиссер на репетициях добивался от него дворянских манер, жестов сановника. Нет, природа Анатолия Дмитриевича, обнаружила и здесь вежливое упрямство. Фамусов Папанова оказался гоголеобразным — он попытался отобразить корабль дураков, на котором умному человеку от ума — горе, да еще и "мильон терзаний". Его маска — это мятеж против так талантливо задуманной, и так бездарно воплощаемой, роли человека на земле.

Тенденция театрального искусства последних десятилетий — предание грима остракизму… и, увлекшись, уничтожили иррациональную сущность театра, стерев все черты его лица. А ведь смысл грима (успех маскарадов ряженых) — скрыть себя, чтобы раскрыться. И забыли, что атрибутом Мельпомены является маска — символ театральной правды, а не житейской. И, конечно, Анатолий Дмитриевич попадал в ситуацию, когда, уступая воле режиссера, ему приходилось играть на сцене "голеньким", без его любимых бород, ушей, носов. Но, поразительное свойство — как только раскрывался занавес он мгновенно впадал в жесткую, созданную им форму, как улитка в свою "спираль". У него сразу выезжала нижняя челюсть, увеличивался нос, вырастали вперед глаза. Таким был из вереницы его чиновников Аким Акимыч в легендарном "Доходном месте". Центральная сцена спектакля — трактир, где Белогубов, представитель нового, более страшного поколения, заставляет плясать под свою "дудку" своего же благодетеля. На смену старому бюрократу пришел новый, уже не с "дудочкой", а с мощным, заглушающим все остальные звуки жизни, оркестром. Аким Акимыч плясал с таким мастерством и, одновременно с таким чувством осознания своей погибели, этот "последний танец", что зрителям причастным к этому слою социальной шайки становилось не по себе. Спектакль закрыли — жизнь роли оборвалась… Только вызывающий талант М.Захарова в союзе с глубинным чутьем Анатолия Папанова под звуки духового оркестра, мог подняться в этой бытовой сцене до высот философского обобщения.

Однажды, в минуту благодушия, Анатолий Дмитриевич поведал Ольге Аросевой: " Леля, ты не смотри, что я бываю груб или… угрюм, а ведь у меня в душе незабудки цветут". Вот эти-то незабудки, чтобы их не растоптали, он и маскировал своим пристрастием к гриму, грубоватой манерой, иронией к самому себе. Не самом деле — застенчивый, скромный, деликатный, мудрый.

Воссоздавать мир тьмы и убожества на сцене с незабудками в душе — поистине подвиг! Вот фортуна и обрушилась на него ливнем в 1966 году. Это роль Боксера в спектакле "Дамоклов меч" Н.Хикмета. Пьеса на сцене театра Сатиры стала сенсацией. В воздухе появился озон славы. Константин Симонов предложил ему сыграть роль генерала Серпилина в фильме "Живые и мертвые", где и довоевал войну недовоеванную в жизни.

Начались безумные объятия кинематографа. Драматический жанр сменялся комедийным, росла популярность, пришло настоящее всенародное признание. Кончено же повысилась цена в театре. Стали ходить на "Папанова". Географическая карта путешествий расширила свои границы — Америка, Испания, Голландия, Индия принимали еще совсем недавно неизвестного и гонимого артиста.

Интересно, что двойственность его характера выражалась не только в гриме, скрывающем что-то от всех… Анатолий Дмитриевич был тем редким артистом, который… гримировал голос. Его звуковой диапазон, раскрашенный маслом и акварелью, стал примером подражания бесчисленных поклонников и зрителей. Заведомо неосуществимая угроза Волка неудачника с рыкающим "Ну, заяц, погоди!" сошла с экрана популярного мультфильма, вышла на улицы, заглянула в детские сады, бани, на рынки — во все закоулки человеческого быта. А умилительно щемящая страсть Водяного, живущего на болоте, — "… А мне летать, а мне летать охота!" — стала предметом уличного взрослого и детского пения, записи на грампластинки и радио.

Как-то театр гастролировал в Болгарии. Ночью жители Софии собрались на площади перед гостиницей, где жил Анатолий Папанов, и до утра кричали под его окнами — "Ну, заяц, погоди!"

Несмотря на всю славу и популярность, Анатолий Дмитриевич оставался всегда прежним, да и не изменил стиля своей жизни. Примером тому служит письмо наместника Псково-Печерского монастыря архимандрита Гавриила. Он писал: " При встрече с Вами в домашней обстановке я был удивлен Вашей подвижнической жизнью, которая представляет для нас добрый пример. Увидал скромность Вашей жизни, и в то же время Вашу великую духовную силу. Желаю Вам, дорогой Анатолий Дмитриевич, всегда быть таким добрым, бодрым и обаятельным. Бодрость восстанавливает дух человеческий, сообщая ему постоянное пребывание в любви с другими людьми…"

Анатолия Папанова не мог удовлетворить однообразный репертуар театра последних пятнадцати лет. По натуре — чрезвычайно остроумный, красноречивый. Юмор соленый, народный, и когда в лучшие минуты жизни он начинал говорить, казалось, что валит лавина драгоценной руды. Он пытался найти выход неиспользованных ресурсов — писал стихи, написал три пьесы. К кино относился, как к производству. Душа его принадлежала театру. И в 1987 году он взялся за постановку М.Горького "Последние". Этот первый режиссерский опыт принес много актерских удач на сцене (может быть и от того, что актеры были обласканы и бесконечно любимы своим режиссером). Финал спектакля стал своеобразным философским откровением самого Папанова. В темноте с зажженными свечами стояли участники спектакля, напоминая зрителям о том, что бесценный "фонарь" души способен возродить человечество, через подвижническое возрождение каждого человека. Ему бы ему еще "пожить, поработать…", как он мечтал в последнем фильме "Холодное лето пятьдесят третьего…" Последнее… корень этого слова — след. И если пойти по следам Анатолия Папанова (товарищи его звали Толич), большого артиста, которого судьба трудным путем ввела в пантеон русского театра… и если пойти по его следам, то попадем в Парк культуры имени Горького, куда каждый год, 9 мая, приходил он на встречу с ветеранами войны. Толич, в любимой им кепке-букле, в темных очках (не дай бог узнают!), в совсем незаметном костюме, с двумя Орденами Отечественной Войны, идет по аллеям парка. Кого он ищет глазами? Свою простреленную юность? Или, может быть ему, поистине Народному Артисту, мерещится дорогая ему фигура далекого друга Алика Рафаевича? И в День Победы, возможно, он думает, что войну-то он выиграл. И ту, и другую. Потому, что в его душе продолжают цвести маленькие незабудки, которые не удалось уничтожить ни образцовым гусеницам фашистского танка, ни нелепой обуви отечественного производства. Такие, как он, всегда выигрывают.