Юрий Рубцов - Мехлис. Тень вождя

Я очень жалею, что не сложил там свою голову. Не слышал бы я несправедливостей и обид, ибо мертвые сраму не имут. Но не удалось мне, несмотря на то, что уходил из Еникале с арьергардными частями Волкова. Тогда уже никакого начальства, ни малого, ни большого, там не было, все перешло во власть Буденного и его заместителя Черевиченко…» [158] Красная звезда, 2005, 12 апреля.

Зная обстоятельства происшедшего в Крыму, читатель теперь может сам рассудить, насколько прав был в своей обиде генерал Козлов.

Что касается Мехлиса, то Крым поставил на его восхождении к вершинам военной карьеры крест. Даже Сталин, столько лет благоволивший к нему, вынужден был признать: безграмотность в военном деле, произвол, диктаторские замашки Льва Захаровича несли опасность той системе власти, которую олицетворял собой вождь. И потому предпочел хотя бы на время войны отодвинуть мехлисов на задний план, давая ход настоящим талантам в военном деле, раскрепощая командиров всех степеней.

Хотя, надо с горечью признать, и мехлисам работа находилась.

4 июня 1942 года заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Василевский докладывал Верховному главнокомандующему проект директивы Ставки ВГК, обобщающей горькие уроки боевых действий в Крыму. Вопрос наказания первых лиц фронта он предусмотрительно обошел, полагая, что это — прерогатива Сталина. И не ошибся. «Все эти люди должны бы пойти под военный трибунал, — жестко бросил вождь. — Но с этим успеется…» Он продиктовал Василевскому заключительную часть директивы:

«Снять армейского комиссара 1-го ранга т. Мехлиса с постов заместителя народного комиссара обороны и начальника [Главного] Политического управления Красной Армии и снизить его в звании до корпусного комиссара…»

Можно только предполагать, почему позднее Сталин так и не вернулся к мысли предать виновников керченской катастрофы суду военного трибунала. Среди высшего комсостава ходили слухи, что Мехлис, возвратившись в Москву, сумел-таки добиться приема у вождя. Как только бывший начальник ГлавПУ появился на пороге сталинского кабинета, он тут же рухнул на колени и буквально пополз к стоявшему в дальнем углу у стола хозяину. Хватая его за мягкие кавказские сапоги, молил о прощении, а Сталин, брезгливо морщась, судорожно пытался высвободить ноги из объятий Мехлиса.

Кому как, но автору в эту сцену не верится: больно уж не соответствует она мехлисовскому характеру. Не случайно в опубликованных воспоминаниях генерала армии Хрулева, на которого подчас ссылаются, передавая этот эпизод в сталинском кабинете, ничего подобного нет. Много несправедливого претерпел Андрей Васильевич от бывшего начальника ГлавПУ, но напраслину возводить даже на старого недруга, тем более поверженного, не стал.

Сам же Мехлис признавался, что «после Керчи Сталин полгода со мной не разговаривал».

Так или иначе, с Львом Захаровичем вождь обошелся весьма милосердно. Как, впрочем, и со всем руководящим составом Крымского фронта, о чем читатель уже знает. Случись такое масштабное поражение в 1941 году, не сносить бы головы ни командующему фронтом, ни другим генералам.

Через неделю, 12 июня, ЦК ВКП(б) обсудил вопрос о состоянии партийно-политической работы в войсках действующей армии. Вскрыв в ней «существенные недостатки» — сухость, казенность, проведение без учета обстановки, времени, запросов различных категорий личного состава, конкретных боевых задач, устранение от повседневной кропотливой работы с личным составом многих членов военных советов, комиссаров частей и соединений, — ЦК потребовал коренным образом улучшить ее. В весьма резких тонах было выдержан и приказ наркома обороны, проект которого был выработан по результатам совещания членов военных советов нескольких фронтов, начальников политорганов и комиссаров соединений, состоявшегося в Москве 6 июля 1942 года. Этот документ содержит, на наш взгляд, наиболее выразительную оценку — «недопустимо плохо», данную высшим руководством деятельности Мехлиса на посту начальника Главного политического управления с июня 1941 по июнь 1942 года (хотя прямо его фамилия и не упоминалась). Основные причины недостатков в партийно-политической работе связывались все с тем же «канцелярско-бюрократическим стилем» руководства.

Зная нравы тогдашней власти, можно с уверенностью говорить: вернись Лев Захарович из Крыма не поверженным, а триумфатором, этих резких оценок состояния главпуровского хозяйства и в помине не было бы. А так события шли по народному присловью: на бедного Макара все шишки.

Вместо Мехлиса руководить ГлавПУ был поставлен кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), секретарь ЦК и Московского комитета партии A.C. Щербаков. Он же возглавил и Совет военнополитической пропаганды, созданный при Главном политуправлении для обобщения опыта партийно-политической работы в войсках и разработки рекомендаций по ее дальнейшему улучшению.

Как реагировал на эти решения Мехлис? Общавшийся с ним в те дни писатель Давид Ортенберг вспоминал, что таким подавленным он не видел Льва Захаровича даже в самые первые, наиболее тяжелые дни и недели войны. Оставшийся не у дел наш герой ходил по домашнему кабинету крайне расстроенный, повторяя: «Все, все кончено». Поначалу без особого восторга воспринял он и известие о решении Политбюро ЦК ВКП(б) включить его, явно по указанию Сталина, в состав Совета военно-политической пропаганды. Ему ли было не знать привычку вождя нередко возвышать свою жертву перед тем, как окончательно ее добить. А что, кроме заклания, надо было ждать после случившегося? Дальнейшие события показали, что Верховный дал ему шанс реабилитироваться, хотя к первым ролям в армии больше не допускал.

Постепенно к Льву Захаровичу стала возвращаться привычная уверенность в себе. Гроза, кажется, миновала стороной. Впервые после возвращения из Крыма мы встречаем его на заседании Совета военно-политической пропаганды, состоявшемся 27 июня. В его работе корпусной комиссар уже не просто участвовал, но и выступил по обсуждавшемуся вопросу — о работе среди войск противника.

В частности, предложил смелее привлекать к контрпропаганде немецких эмигрантов-коммунистов, военнопленных, переменить содержание газет на немецком языке, сделав их по преимуществу информационными.

Осмысление и переживание случившегося в Крыму не прошло для Льва Захаровича совершенно бесследно. В чем-то его суждения стали более гибкими и жизненными. Но они соседствовали с рецидивами прежней психологии, уходившими корнями в стремление чуть ли не в каждом недостатке видеть чьи-то вражеские происки. Например, на заседании 8 октября 1942 года задержки с выдачей личному составу гвардейских значков, а раненым — соответствующих нашивок, он расценил ни больше ни меньше, как «сознательный подрыв доверия к руководству, к Москве».