Виктор Топоров - Жёсткая ротация

Чувство глубокого удовлетворения является у нас едва ли не главной национальной особенностью. Не зря же философ порассуждал о вечно бабьем в русской душе, а поэт и вовсе назвал Русь женою. Вот только кто у этой жены муж — Путин или Шойгу? Или, не к ночи будь помянут, Швыдкой? Или, откуда ни возьмись, Лукашенко? В некоторых странах, например в Непале, принято многомужие, но мы всё-таки не там сделаны. И не так.

2005

Интеллигентский страх перед стукачами остался вроде бы в прошлом. Да и перед прослушкой кухонных и телефонных разговоров. Во-первых, бояться нечего, да и некого, если ты не олигарх, террорист или ветеринар. Во-вторых, разве не высказываемся мы в печати ещё резче и определённее, чем в кулуарах? Нас, конечно, никто не слышит — но это уж вопрос отдельный. Не слышат даже те, кто нас «слушает».

И тем не менее все не то чтобы построились (строятся всё же другие), но как-то подобрались. Ударились в напускную конструктивность или, наоборот, в интуитивную иносказательность. Кроме самых отмороженных, естественно, но на них уже, как в былые времена, косятся: что это ты так раскукарекался, петушок? Не на Запад ли намылился? А для нас это, знаешь ли, Родина! И говорить мы хотим по-русски, пусть, раз уж на то пошло, и вполправды, и вчетвертьправды, и на эзоповом языке!

При тирании расцветает метафора, это общеизвестно. Но что расцветает при псевдотирании? Когда нет страха, а только опаска, и единственной официально провозглашённой диктатурой является диктатура закона. Неизменно трактуемого в пользу того, кто больше занесёт в судейскую комнату. Если туда, понятно, не позвонят.

Один хитрован вывел в брежневские годы формулу поведения порядочного человека: делать всё, что дозволено, и чуточку сверх того. Но дозволено у нас всё, что не запрещено, не правда ли? А не запрещено у нас до сих пор практически ничто, кроме заведомо криминальных деяний, на которые мы с вами столь же заведомо не способны.

Почему же мы делаем (говорим, пишем) даже не то, что дозволено, но чуточку менее того? И эта «чуточка» разрастается темпами, каких не может набрать ВВП. Она съела телевидение, доедает крупнотиражную прессу, вот-вот возьмётся за малотиражную. Она пускает метастазы в мозг нации, который и без того-то был сами знаете чем. Она оборачивается законами, чуточку ограничивающими гражданские права и чуточку ущемляющими социальные.

Конечно, «работникам идеологического фронта» свойственно угадывать волю властей предержащих. Свойственно в том числе и на генетическом уровне. А самые весёлые и находчивые эту волю — как правило, задним числом — формулируют. Да и вообще соглашаться с властями легко и приятно — как говорить правду. А если нелегко и неприятно, то власть вознаградит тебя за моральные терзания, полностью скомпенсировав их, и даже чуточку сверх того.

Монетизирует — это уж как минимум. А главное, тебе и впредь нечего будет бояться.

Чего хочет власть? Конкретизируем вопрос: чего хочет власть от думающей и пишущей братии? Чтобы она прекратила писать (и думать) — это, пожалуй, вряд ли. Чтобы пресса рукоплескала власти? Если власть у нас вменяема, то и сама знает, что рукоплескать ей не за что. Совершенно очевидно, что все премьеры прошлого года режиссёру-постановщику явно не удались. Не говоря уж о премьер-министрах… Овации прозвучали бы оскорбительнее любого свиста. Впрочем, в некоторых странах развитой демократии именно свистом в зале принято выражать восхищение и восторг.

Власть хочет от нас опаски. Осторожной оглядки. Хочет, чтобы мы держали себя (и друг друга) за руки. Не держали даже — придерживали. И может быть, самую чуточку сверх того.

Президент дважды повторил гарнизонную шутку о мужчине, который должен настаивать, и женщине, которая обязана сопротивляться, применив её к взаимоотношениям прессы и власти. Кто у нас мужчина, кто женщина? И почему мы уже расслабились и тщетно пытаемся получить удовольствие? И давно получили бы — вот только самой чуточки не хватает.

2005

25 января 2006 года прошёл конкурс на федеральную частоту и великое множество региональных. Победил Пятый канал (то есть телерадиовещательная компания «Петербург») — это было предрешено. Город Путина будет в обозримом будущем вещать на всю страну — прерогатива, утраченная городом Ленина и Петра при Ельцине.

Произошла утрата, кстати, при презабавных обстоятельствах: пожаловав в 1997 году в Питер, первый президент России созвал Гранина с покойным академиком Лихачёвым, Пиотровского с Гергиевым, Розенбаума с Андреем Петровым и — под телекамеры — провозгласил Петербург «культурной столицей России». И, сразу же по возвращении в Москву, отобрал у культурной столицы федеральную кнопку — и передал её как раз каналу «Культура». Питерское телевидение, впрочем, влачило к этому сроку столь жалкое существование, что потери бойца федеральный отряд не заметил. А всероссийский телезритель — тем более.

Но «были ж схватки боевые? Да, говорят, ещё какие!» В годы перестройки двое людей с говорящими фамилиями — Правдюк и Куркова — принесли Пятому всесоюзную (поначалу) славу. По градам и весям прокатилось многочасовое «Пятое колесо», чугунной поступью Командора (вернее, провокатора, под Командора косящего) прошёл Александр Невзоров, тихой сапой прокрался Сергей Шолохов, фаллическим символом восстал во весь экран Кирилл Набутов — и вытащил за умную еврейскую головку доктора Щеглова; молода и хороша собой была Светлана Сорокина, гомерически смешны — Стоянов с Олейниковым и Собчак с Нарусовой… Иных уж нет, а те далече — всё это постепенно скукожилось до неприлично провинциальных размеров или перебралось в столицу, или и то и другое сразу. Поэтому и позор с «Культурой» культурная столица пережила без психических потрясений. Тем более что Правдюка с Курковой перебросили как раз на «Культуру».

Помимо реального телевидения — в прошлом, в настоящем (о нём дальше) и в легко предсказуемом будущем — существует, разумеется, телевидение идеальное. То, каким Пятому как главному питерскому каналу надлежало стать, чтобы соответствовать культурному коду города. Впрочем, вопрос об идеальном телевидении упирается в проблему идеального Петербурга, точнее даже — в проблему идеальной судьбы для Петербурга, и в зависимости от разного видения этой судьбы подходы, естественно, заметно разнятся.

Сторонники возвращения нашему городу столичного (имперского) статуса хотели бы видеть Пятый имперским каналом: этаким Суперпервым плюс Супервторой и Супер-НТВ с Супер-«Звездой» в придачу. Державное величие, ночное неприличие и «мыльно»-викторинное безразличие посерёдке. И — чтоб лучшие силы! И, понятно, за колоссальные деньги. Сумеречный дозор, триумфально идущий на смену Ночному и Дневному, — белые ночи в Большом доме на Литейном, 4–6… Этого, разумеется, не может быть, потому что не может быть никогда: Москву, вопреки «Дневному дозору», не взорвёшь, а двух телестолиц (да и двух столиц) налогоплательщику не выдержать: Боливар превратится даже не в Росинанта, а в коня вещего Олега.