Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6395 ( № 48 2012)

То, что Байяр говорит о забвении, заслуживает развёрнутой цитаты: "В то самое время, пока я читаю, я начинаю забывать то, что прочёл, и процесс этот неизбежен, он длится и достигает когда-нибудь такой точки, где всё выглядит, как будто я никогда и не читал этой книги, и там меня можно приравнять к тому, кто её не прочёл". Истоки такого суждения на самом деле очень просты: Байяр рассматривает чтение как поглощение информации - и даже не всей информации, а последовательности эпизодов. Поглощаешь эпизод - забываешь, поглощаешь - забываешь, так, словно ты Карлсон, пожирающий печенье. Здесь Байяр сознательно упускает из виду, что результат чтения - это не насколько хорошо ты запомнил повествование, а что ты по этому поводу рассудил и почувствовал. Из всего огромного романа можно вынести одну-единственную мысль, поистине важную для читающего, - и это уже будет прочитанный роман. В других местах Байяр не спорит с этим, но утверждает, что для мыслей достаточно не читать, а послушать, что говорят по поводу книги (причём предполагается, что говорить могут те, кто также не читал книгу). Что ж, слушать, что носит ветер, не вредно, вот только зачем тогда вставлять в книгу фразы в духе "Оскар Уайльд считал", "Монтень полагал"[?] Ведь считали и полагали не Монтень с Уайльдом, а те неизвестной компетентности читатели (или нечитатели), на чьи воспоминания о текстах Монтеня и Уайльда опирается [?]Байяр. Но нет, наш французский ниспровергатель не решится написать в своём труде правду: "Одна бабка сказала мне, что Монтень[?]" - ведь правда, по Байяру, цинична, а главное, незначительна.

Значительно лишь одно: твоё, читатель, подсознание. Предполагается, что именно там и гнездятся мощные способности к творчеству, надо только не сдерживать их, дать им волю. Цени себя, выражай себя, будь собой - зачем совершать над собой усилие, когда ты уже и так хорош! Думал ли Фрейд, когда выделял психологические структуры Эго и Супер-Эго, что они будут намеренно подавляться во имя того, чтобы высвободилось Оно? Этим и занимается сегодня поп-культура, к которой мы с полным основанием отнесём рассматриваемую книгу Пьера Байяра.

Уверяя, что книги - это друзья и что во имя равной любви к друзьям мы не должны оказывать внимание одним книгам, игнорируя другие, Байяр в действительности использует стилистику войны: "не дать книгам себя подмять", "культура таит в себе угрозу завязнуть в чужих книгах", "только так можно выжить в причудливом пространстве культуры, составленном из отрывков книг, где наша истинная сущность - похожая на испуганного ребёнка - всё время подвергается опасности". И Байяр убедительно показывает, что нужно делать с культурой, чтобы низвести её до того уровня, где она "испуганному ребёнку" уже не страшна.

Пожалуй, самый главный вред, какой несёт в себе эта книга, - дискредитация гуманитарного знания, демонстративный отказ от знания в этой сфере. Это уже не поиск, не сомнения и колебания - это торжествующее, уверенное в своей безнаказанности незнание. Отказ от принуждения к обоснованной аргументации обернулся диктатом интеллектуального посредничества, нежелание тратить время на вдумчивое чтение - спешным заглатыванием полуфабрикатов. Врач, математик или строитель могут быть плохими профессионалами, но не воинствующими дилетантами - такого творческого самовыражения им не простят. Запретивший предъявлять к себе какие бы то ни было объективные требования гуманитарий похож на свинью под дубом, которая терзает корни культуры и называет это творчеством.

Татьяна ШАБАЕВА

Пьер Байяр.

Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали / Пер. А. Поповой . - М.: Текст, 2012. - 192 с. - 3000 экз.

Английские вечера

Семь нот

В зале Чайковского чуть ли не в очередь играли Питер Донохоу и Фредерик Кемпф. Английские вечера удались. Оба пианиста давно знакомы столичной публике с тех пор как, в разное время конечно, весьма удачно выступили на конкурсе им. П.И. Чайковского. Питер Донохоу и в молодые годы со своим проницательным взглядом отличался любознательностью и желанием добраться до скрытых смыслов каждого исполняемого им произведения. Мысль и личность автора, по-моему, всегда были ему особенно интересны. Теперь, когда он седой и величественный, надо заметить: ничего не изменилось в главном, он продолжает обнаруживать смысловые глубины там, где никто до этого не додумался. В этот раз Донохоу играл Сонату № 12 фа мажор Моцарта, "Отражения" Равеля, Сонату до мажор ("Английскую") Гайдна. Всё интересно, но подлинным откровением стали Сонаты № 1, 3 и 6 Сергея Прокофьева. Он завершал ими программу, и сразу стало ясно, что это лучшая, исключительная её часть. Прокофьев пианисту близок сильной мыслью. А уж что касается личности - более подробных дневников, чем у Сергея Сергеевича, в XX веке не оставил никто. Донохоу буквально загипнотизировал зал исполнением сонат. Их нечасто можно услышать, а главное - в таком блестящем изложении. Завораживающий ритм, стремительность мысли, великолепная техника. Оставил потрясающее впечатление.

Фредерик Кемпф, напротив, ничем не удивил. В программе популярные у исполнителей произведения: Соната № 26 ми-бемоль мажор Бетховена ("Прощальная"), шестнадцать вальсов Брамса соч. 39, две Баллады Шопена - № 3 ля-бемоль мажор, соч. 47 и № 4 фа минор, соч. 52. "Крейслериана" Шумана. На последней стоит остановиться. Эти восемь фантазий для фортепиано, посвящённые Фредерику Шопену, неисчерпаемы по возможностям. Удивительно, но у каждого крупного пианиста, отважившегося на этот цикл, всегда обнаружишь что-нибудь новое. У Шумана, как известно, особое отношение к Шопену. Это он в своих критических заметках по поводу вариаций на тему "Дон Жуана" написал: "Шляпы долой, господа, - перед вами гений!" Он трепетно относился к Шопену, и разнообразие выразительных средств этого цикла - мечтательность, грусть, энергия и страстность - роднит композиторов. Кемпфу, как мне показалось, многое осталось недоступным. По крайней мере, страстность больше походила на некую пока ещё непреодолённую, чисто техническую задачу. Но страсть ведь не бывает задачей[?] Ровная, добротная программа, к сожалению, без открытий.

Ноябрь приятен уже тем, что в программах часто значились забытые или не часто вспоминаемые произведения. Концерт А. Глазунова для скрипки с оркестром исполнил с Государственной академической симфонической капеллой России под управлением Валерия Полянского скрипач Александр Рождественский. Очень интересный музыкант, хорошо, что появляется возможность слушать его чаще. Прежде он всё время где-то отсутствовал. Окончив с отличием Московскую государственную консерваторию, учился в Королевском музыкальном колледже в Лондоне и в Парижской консерватории. Похоже, наконец возвратился домой. Играл замечательно: ясно, просто, с большим увлечением и пониманием глазуновского текста. Рождественскому нельзя играть посредственно. Дома два крупных музыканта: мама - народная артистка России пианистка Виктория Постникова и папа - народный артист СССР Геннадий Рождественский. А крупнейший музыкант современности Геннадий Николаевич ещё и восхитительно язвителен. Представляю, как нелегко скрипачу. Но этим концертом в Большом зале консерватории, надеюсь, все были довольны.