Илья Эренбург - Испанские репортажи 1931-1939

Окно в Европу прорубил народ. Он проклял века рабства, Бурбонов, иезуитов, бездельных «сеньоритос». Шагнув в будущее, он открыл величие своего прошлого.

Бандиты, засевшие в Саламанке, зовут себя «национальным правительством». Недели две тому назад республиканцы заставили снизиться германский самолет. Я видел летчика. Это не новичок, уже много месяцев, как он воюет в Испании. Он не знает ни одного испанского слова, даже поблагодарить не может (впрочем, кого ему благодарить?). С презрением он говорит об испанцах. Его начальство в Берлине.

«Националисты» из иностранных орудий расстреливают национальную культуру Испании. Против них сражается испанский народ. Родина долго была для него мачехой. От зари до зари он работал на монахов, на генералов, на помещиков. Но народ любит свою землю. Андалусский крестьянин, стыдливо улыбаясь, часами вам станет рассказывать об оливковых рощах, о снежной сьерре, об Альгамбре. Он споет свои протяжные фламенко. Он поразит вас своей выдумкой, живостью речи, грустной иронией. Сухие длиннолицые кастильцы знают, что их край — камни, безлюдье, древние города на холмах — сердце Испании. Какой каталонец не гордится красавицей-Барселоной, весельем ее народа, заводами и пахучими винами, опрятностью деревень и хороводами — сарданой? С нежностью говорит астуриец о мужестве горняков, об их трудолюбии, о красе перевалов. Они все любят Испанию не как пасынки, но как дети. Может быть, они и не знают страниц летописи, но в них живо чувство истории — их связь с людьми, которые некогда клали первые камни испанской культуры. Они не хотят запереть могилу Сида, они дышат воздухом героики, и, вчерашние каменщики или пастухи, полководцы народной армии, они как бы заново проделывают эпопею романсеро. Они не кричат: «Долой Дон Кихота!» Они понимают трагическое мужество рыцаря Печального Образа. Они сражаются против тех, что издевались над бесцельным и все же великим подвигом злосчастного рыцаря.

Я слышал под Теруэлем, как один батальон среди метели пел «Интернационал». Это были молодые крестьяне из провинции Куэнка. Они шли с песней о «роде людском», чтобы отвоевать у врага клок родной земли — древний, славный традициями Теруэль.

Фашизм выбрал Испанию как самое слабое место человеческого фронта. Он учел все: предательство командиров, отсутствие военного опыта, отсталость индустрии. Он не учел ни храбрости испанского народа, ни его любви к родине. Так за дело человечества пошли сражаться неграмотные люди в полотняных туфлях, с охотничьими ружьями. А у фашистов были «фиаты» и германские танки.

Этим летом я приехал в полевой госпиталь возле Уэски, чтобы навестить немецкого писателя Густава Реглера. Он лежал тяжело раненный, с трудом говорил. Во дворе сидели испанцы. Один из них, чернявый андалусский паренек, рассказывал товарищам:

— Это немец. Ему нельзя домой. Там его посадят в тюрьму.

Он скрутил сигаретку и задумчиво добавил:

— Победим, тогда и он поедет к себе…

Когда-то Светлов написал стихи об украинском хлопце, который сражался за счастье гренадской волости. Теперь гренадские хлопцы сражаются за счастье берлинского уезда. Вот почему светятся высоким светом черные города Испании.

декабрь 1937

Осенью 1936 года бойцы республиканской Испании выбили фашистов из деревни Сьетамо. Я помню, как женщины шли вслед за бойцами под пулеметным огнем: они ушли из деревни, когда фашисты ворвались туда, они вернулись в нее вместе с республиканцами. Три дня тому назад итальянская дивизия присоединила деревню Сьетамо к римско-абиссинской империи. Крестьяне убегали по дороге к Барбастро с детьми, с ослами, с тряпьем. Телеграмма из Рима горделиво заявляет, что «герои» эскадрильи «Аисты» на самолетах «Бреда-65» отважно обстреляли бреющим полетом злосчастных крестьян Сьетамо.

Арагон — прекрасный, суровый и бедный край. Камни, камни, камни… Пастбища с козами, редкие полосы ячменя. Деревушки на скалах — гордые и нищие аулы. До республики крестьяне Арагона работали на графов или маркизов. Они сами ткали себе одежду, они жили в курных избах, они спали на каменном полу. Республика дала крестьянам Арагона землю. Это была трудная земля — камни. Но это была их земля, и они полюбили ее страстной любовью. Старик в деревне Уэрто, ударяя заступом о камни, говорил мне: «Наша теперь, наша!» В Уэрто крестьяне устроили школу, ясли, клуб. В сельском управлении всегда стояли ящики. Приходили крестьянки и клали в ящики яйца: «Это — раненым. Как снесут куры, несем сюда…» У них ничего не было, кроме этих яиц, но они отдавали свой обед с улыбкой.

Я только что прочитал в итальянской газете «Джорнале д'Италиа» корреспонденцию из Испании. Синьор Массаи восторженно сообщает: «В Уэрто наши доблестные легионеры задержали нескольких марксистов, которые пытались стрелять в войска». Наверно, они расстреляли крестьянок, которые давали раненым яйца, — разве это не преступные марксистки?

Жестокие дни переживает испанский народ. Германо-итальянские войска стараются прорваться к побережью. Каждый день идут тяжелые бои. Бойцы республики отбиваются близ рубежей Каталонии: за ними хлеба Лериды, сады Тортосы, виноградники Таррагоны, за ними города, заводы, шумные бульвары Барселоны, за ними испанский народ, который не хочет умирать.

«Политика невмешательства дала положительные результаты», — заявил в английском парламенте один из «достоуважаемых джентльменов». Рассказать ему в ответ о 126 барселонских детях, убитых в яслях итальянской бомбой? О залитом кровью, растоптанном, уничтоженном Арагоне? Прежде говорили: «Москва слезам не верит». Мы скажем: «Лондон не верит крови». Но ведь цифры они знают, эти почтенные диккенсовские Урии Гипы из Сити, эти не только твердолобые, но и жестокосердные лорды, а цифры достаточно красноречивы. Недавно в Кадис вновь прибыли 15000 итальянских солдат. В Арагоне сражаются итальянские дивизии «Литторио», «23 марцо», «Фрецце нере». Генерал Франчиски командует 23-й дивизией. Полковник Бабини командует итальянским танковым полком. Всего на Арагонском фронте сражается 50 тысяч итальянских интервентов.

Итальянское правительство отнюдь не склонно отрицать роли итальянских дивизий в последних боях. Рим официально поздравил дивизию «23 марцо» «с победой новой культуры, возглавляемой Муссолини». Да, это не описка — они называют «победой культуры» развалины арагонских деревень и груды трупов.

Однако вернемся к цифрам. Германо-итальянские воздушные силы равняются 700 самолетам: среди них 150 «Фиат-32», 100 «Савойя-31», 30 «сторми», 40 «ромео», 40 «юнкерсов», 40 «хейнкелей», 40 «дорнье». Корреспондент «Коррьере делла сера» весьма удовлетворен «работой» сильных бомбардировщиков «РО-37», уничтожающих города Каталонии, и резвостью «мессершмиттов». (Ось Берлин — Рим обязывает к вежливости, и итальянские журналисты охотно признают достоинства германских самолетов — как-никак «кондоры» — кузены «аистов».)