Илья Эренбург - Испанские репортажи 1931-1939

В июле 1936 года испанский народ атаковала армия, запуганная или заласканная мятежниками… Фашисты двинули из Африки марокканцев, иностранный легион, Италия и Германия кинули на полуостров свою авиацию. Каждый день в фашистских портах выгружали артиллерию и танки интервентов. Соседняя Португалия при попустительстве Англии стала базой фашистской армии. Французы придумали «Комитет по невмешательству», и, обрадованные этим, итальянцы высадили в Испании свои дивизии. Гибель казалась неизбежной. Но Испания не капитулировала.

Темно вечером в испанских городах; нет хлеба; в каждой семье кто-нибудь на фронте; в каждом поселке развалины. А рядом, за горами, в счастливой Франции города залиты светом, и в булочных сколько угодно нежного белого хлеба. Но как там людям смотреть друг на друга, да еще при ярком свете, не краснея? А у нежного белого хлеба легкий привкус предательства.

В 1919 году Валерий Брюсов написал стихи о народе, который третью осень голодал, мерз и сражался. Этот народ победил. Среди позора Европы на высотах вокруг Гаэты стоят гордые люди, которые не хотят расстаться с мечтой о победе.

Барселона, сентябрь 1938

Всякий, кто видел тайгу, а потом большой город, выросший на пустом месте, знает, что такое чудо рождения. Проходя по освещенным улицам между высокими домами, он невольно вспоминает землекопов, экскаваторы, скрип пил, грязь, бараки.

Когда 18 июля 1936 года фашисты подняли мятеж, у народа, защищавшего республику, не было никакого представления о военном деле. Французской революции, воевавшей против шуанов и интервентов, достались не только арсеналы монархии, но и ее старые солдаты. Октябрьская революция разразилась после трех лет империалистической войны, и низший командный состав царской армии обладал большим военным опытом. Испанская республика была застигнута врасплох. Свыше 80 процентов командного состава армии тотчас примкнули к мятежу. Они увлекли за собой почти все полки. Первые победы народа были одержаны только благодаря исключительной отваге, и они были оплачены непомерно дорогой ценой.

В Мадриде рабочие с таранами и револьверами штурмовали казармы. В Барселоне рабочие с ручными бомбами кидались на пулеметные гнезда. В этой уличной войне они победили, но как только война вышла в поле, сказалось преимущество организованной армии над необученными и недисциплинированными дружинами. Война в мадридской сьерре еще напоминала баррикадные бои, небольшие отряды, прикрываясь камнями, отстаивали горную цепь. Фашисты учли это и стали наступать с юга и с юго-запада. Они быстро подошли к Мадриду.

Дружинники, видя измену генералов, не хотели повиноваться своим командирам. С бесцельным героизмом они кидались под пулеметный огонь, а час спустя, увидев несколько танков, бежали в панике назад. Они не хотели рыть окопы, считая это недостойным делом. Суеверно страшились они самолетов противника. Будучи от природы храбрыми, они каждый день сдавали врагу 10–20 километров и не понимали при этом, что они отступают. Не было связи между отдельными частями. Командиры не умели пользоваться картой. Когда артиллеристы устанавливали батареи, выяснялось, что нет снарядов. Разведка неприятеля работала открыто, пользуясь правительственным телеграфом и телефоном. В сентябре после двух месяцев войны дружинники отправлялись на фронт после 3–5 дней обучения, причем в казармах не было учебных патронов, и половина дружинников вовсе не умела стрелять. Майор Паррита, бывший тореадор, теперь один из лучших командиров Южного фронта, рассказывал мне, что в первый день на фронте он вертел в руках винтовку, стыдясь признаться товарищам, что не умеет стрелять.

Когда коммунисты решили организовать 5-й полк, они надеялись набрать тысячу дисциплинированных бойцов. Генеральный штаб считал эти надежды необоснованными и называл 5-й полк 5-м батальоном. Как известно, 5-й полк дал республиканской армии не 500 и не 1000, но 120 тысяч бойцов. Бывший монастырь в рабочем квартале Мадрида Куатро Каминос был колыбелью республиканской армии. Когда один отряд неожиданно для всех отбил атаку марокканцев, впервые было произнесено слово «армия».

Армии, однако, еще не было. Сражались несколько прекрасных батальонов. Кругом по-прежнему были храбрые, но недисциплинированные люди. Слово «колонны» заменили словом «дивизии», но дивизий еще не было. Родились политические комиссары. Их роль была нелегкой: они строили армию среди военных неудач, среди политических интриг в тылу, встреченные недоверчиво, зачастую недружелюбно. Я помню первые собрания на фронте, горячие, сбивчивые речи, тщетные призывы к дисциплине. Комиссары обращались к гражданской совести каждого бойца, и далеко за полночь затягивались беседы, споры, увещевания. Походные печатни в грузовиках выбивали листовку «Азбука бойца», наставления, как окапываться или как укрываться от авиации. Десятки фронтовых газет расширяли горизонт бойца. Показались кинопередвижки, и в прифронтовых деревнях бойцы переживали драму Чапаева. В его ошибках они узнавали свои. Можно сказать, что в первую зиму войны одним из самых влиятельных комиссаров в республиканской армии был Фурманов. Начались военные занятия. Комиссары родились до армии: они убедили дружинников, что армия необходима.

Армия училась на своих неудачах. Нужно было обеспечить тайну военных операций. Противник был заранее предупрежден о наступлении в Каса-де-Кампо, о наступлении на Уэску, о второй Сарагосской операции. Жизни тысяч бойцов были расплатой за беспечность. Армия насторожилась, и операции под Теруэлем, переход через Эбро застали противника врасплох. Несогласованность действий авиации, артиллерии и пехоты сказались в Брунете, под Уэской. На Эбро эти недочеты оказались устраненными. Страх перед вражеской авиацией, преувеличенные надежды на свою авиацию долго парализовывали республиканскую пехоту. Неудачное наступление возле Балагера весной этого года показало бойцам, что авиация не решает исход боя, и на Эбро они в свою очередь показали это неприятелю. Неподготовленность пехоты сказалась в дни мартовского отступления. Во всех частях начались усиленные занятия, и армия, форсировавшая Эбро, готовилась к этой трудной операции свыше двух месяцев.

Новые полководцы вышли из народа. Модесто был прежде пильщиком, Листер — каменотесом, Кампесино — десятником на строительных работах, Дуран — композитором, Тагуэнья — физиком, Мера — каменщиком. Это все молодые люди — командующему дивизией Дурану двадцать девять лет, а командующему корпусом Тагуэнье — двадцать пять лет.

Командующий армией Эбро Хуан Модесто — сын андалусского рабочего. Он мыл бутылки на винном складе, потом пошел на лесопилку. Он не читал газет, увлекался футболом. Он рассказывает: «Я видел много несправедливого и задумался…» Доктор, работавший на лесопилке, как-то дал ему газету «Пролетарский голос», и Модесто стал коммунистом. В первые дни войны он набрал батальон. Когда он взял в плен первого марокканца, он сам не мог поверить в такую удачу. Он мне говорил теперь на Эбро, что тот день был для него самым радостным в жизни. Он командовал частями на Хараме, у Брунете, под Теруэлем. Дважды был ранен. Это веселый андалусец. В Мерте, когда всеми овладело отчаяние, он шутил, пел песни — он ни на минуту не сомневался в победе. Между двумя боями он сидел над книгами. Его палатка на Эбро — рабочий кабинет. Это уже не тот Модесто, которого я знал в Мадриде и который шумно радовался, взяв в плен одного марокканца. Это командир мощной армии, человек с огромным военным опытом.