Чарльз А. Капхен - Закат Америки. Уже скоро

Но такого не может быть. Национализм по своей природе — явление общественное; именно он связывает общественное с частным. Будь национализм элементом исключительно частной жизни, либеральная демократия лишилась бы своей идеологической основы и чувства общности, сопричастности, которое и делает совместную политику жизнеспособной тенденцией. Коллективный национализм — суть либеральной демократии. Фукуяма не сумел понять, что эти два феномена неразделимы; в том и состоит главный недостаток его карты мира. Неразрывная связь либеральной демократии и национализма — одна из главных причин того, почему история никогда не закончится.

Вполне вероятно, что в ближайшие годы демократическое общество расширит свои границы. Это означает, что главные игроки на мировой арене в один прекрасный день обнаружат, что не-демократий, против которых они сосредотачивали свои националистические амбиции, попросту не осталось. Впрочем, логика национализма предполагает, что в этом случае демократии примутся соперничать друг с другом, к великому разочарованию многих ученых и политиков, столь горячо поддерживающих концепцию школы демократического мира. С этой точки зрения немало проблем сулит грядущее возвышение Европы. Именно потому, что Европа находится в процессе создания нового политического сообщества, которое охватывает целый регион, а не отдельную страну, ЕС может счесть полезным (если не необходимым) пропаганду нового, амбициозного паневропейского национализма. Если это произойдет, нельзя полагаться на то, что Америка и Европа останутся близкими друзьями. Борьба за признание, которую Фукуяма правильно поместил в центр человеческого опыта, может превратить межатлантическую связь в новую ось соперничества.

Безусловно, демократия в известной степени обладает миротворческим влиянием. Отсутствие сколько-нибудь крупных войн между либеральными демократиями дает основания для осторожного оптимизма относительно того, что с распространением демократических принципов управления война станет менее распространенной. Гипотеза демократического мира также имеет логическое обоснование. Демократии, по определению, являются более центристскими, умеренными и уравновешенными, нежели государства, подвластные одному человеку или авторитарной группе, чьи патологические устремления в данном случае невозможно унять. Вполне логично предположить, что открытые, «прозрачные» государства способны к более тесным контактам друг с другом, чем государства закрытые и непрозрачные.

Проблема в том, что миротворческое влияние демократии может и не возобладать над прочими тенденциями, подталкивающими международную систему, в противоположном направлении. Национализм, подобно меняющейся структуре международной системы и балансу геополитических сил, порожденному этими изменениями, может замедлить (если не воспрепятствовать) наступление демократического мира. Возвращение мультиполярности сулит обострение «инстинкта соперничества», который способен нейтрализовать положительное воздействие демократии на общество. В общем и целом мы не можем полагаться на то, что распространение демократической формы правления окажется «противоядием» от геополитической напряженности, сопровождающей закат эпохи американского величия.

Появившееся в последние годы суждение о все возрастающей роли Европы в мировой экономике и политике, которая ведет к утрате Соединенными Штатами доминирующего положения в мире, строится на двух предположениях, каждое из которых противоречит здравому смыслу. Первое предположение исходит из характера изменений в развитии мирового хозяйства. Многие аналитики полагают, что неравномерность экономического развития является главной движущей силой изменений в мире. Центры передовых технологий и производства высококачественной продукции перемещаются, предоставляя возможность новым предпринимателям захватить инициативу на мировом рынке.

Однако не эти обстоятельства являются решающими при современном положении дел. Европа скоро догонит Соединенные Штаты вовсе не потому, что ее технологическая или экономическая база лучше, а потому что большинство европейских стран действуют сообща, объединяя интеллектуальные и промышленные ресурсы. Европейский Союз — вот истинная реальность, которая существенно меняет мировой ландшафт. [161] См. Robert Gilpin, «War and Change in World Politics» (New York: Cambridge University Press, 1981); and Paul M. Kennedy, «The Rise and Fall of the Great Powers: Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000» (New York: Random House, 1987).

Второе предположение, объясняющее политический и экономический взлет Европы, строится на давних дружеских отношениях между западноевропейскими странами и Соединенными Штатами, на их общих исторических корнях. Придерживающимся таких взглядов политикам и ученым разногласия между Европейским Союзом и Соединенными Штатами кажутся невозможными. [162] Краткое изложение этой житейской мудрости см.: Antony J. Blinken, «The False Crisis over the Atlantic», Foreign Affairs, vol. 80, no. 3 (May — June 2001), p. 35–48.

Нам представляются уместной другая оценка. Прежде всего, отметим, что в течение пяти долгих десятилетий единство Западной Европы и США обусловливалось «холодной войной», в течение которой у европейцев не было выбора: перед лицом советской угрозы они нуждались в помощи США и принимали лидерскую позицию Вашингтона.

Теперь, когда положение изменилось, прежние взаимоотношения между Европой и США уже не воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Теперь обе стороны действуют более обособленно и даже соревнуются в достижении определенного мирового статуса, в размере благосостояния и распределении сил — непреходящих ценностях для любого народа.

Перед тем как проанализировать причины политического взлета Европы в противовес влиянию США, обратимся снова к истории, показав на примере Германии, какие результаты приносит объединение. В девятнадцатом веке князь Отто фон Бисмарк объединил немецкие земли Центральной Европы в единое государство, что привело к стабильному экономическому развитию, позволившему Германии укрепить военную мощь и взрастить новые политические амбиции. Объединение немецких земель повлекло за собой изменение политической обстановки, подготовив основу для нового соперничества между ведущими мировыми державами. Объединение Европы, интеграция европейских стран могут привести к таким же последствиям.

Напротив, посмотреть, к чему приводит расчленение единого государства, можно, вспомнив Римскую империю. В третьем веке римский император Диоклетиан, чтобы облегчить управление и обеспечить защиту границ, разделил империю на две части: западную со столицей в Риме и восточную со столицей в Константинополе. Однако такое разделение государства на пользу Римской империи не пошло. Вскоре после раздела западная и восточная части империи, несмотря на общность культуры и общее историческое наследие, вступили в соперничество, что привело к дальнейшему распаду государства. Судьба Римской империи не предвещает ничего хорошего современному Западу, в котором все более ясно выделяются два самостоятельных политических центра: один — в Европе, другой — в Северной Америке.