Джонатан Литтелл - Чечня. Год третий

Военные потери федералов после отмены КТО – более 30 человек даже до начала лета – подтверждают перспективу активного продолжения бунта, даже если дело здесь, наверное, скорее в весне и в возможности для боевиков перемещаться под покровом деревьев, нежели в политике Рамзана. Но благодушие Испанца в Шатое доказывает, что активность повстанцев остается локализованной; помимо Ведено они проявляют реальную активность разве что рядом с ингушской границей, у селений Бамут и Старый Ачхой и, конечно же, в Ингушетии, где уровень насилия сегодня неизмеримо превосходит чеченский. На самом деле благодаря феномену сообщающихся сосудов успехи русских в борьбе с чеченским сопротивлением в конечном счете лишь сдвинули центр тяжести проблемы, и если боевики-исламисты Чечни представляют собой сегодня лишь малозначительную силу, то того же нельзя сказать об их товарищах по оружию в Дагестане и Ингушетии, которые совершают ежедневные нападения на солдат и офицеров сил безопасности, на правительственных чиновников и даже – в случае с Ингушетией – на торговцев спиртными напитками. Чеченские боевики сегодня уже не primi inter pares [50] , а после смерти Басаева летом 2006-го их первенство среди кавказских народов в том, что касается сопротивления, убедительно оспаривается такими молодыми и амбициозными лидерами, как ингуш Магас или кабардинец Анзор Астемиров. В начале июня дагестанским исламистам удалось застрелить из автомата министра внутренних дел Дагестана, у которого была дурная слава палача, и нескольких его сотрудников – что вызвало гневную реакцию Медведева; в Ингушетии тоже в июне были убиты экс-министр внутренних дел, судья Верховного суда, известный религиозный деятель и бывший вице-премьер; наконец, 22 июня набитый взрывчаткой автомобиль, за рулем которого сидел камикадзе, едва не убил нового ингушского президента Юнус-Бека Евкурова, который был тяжело ранен в результате покушения. И опять-таки 17 августа после теракта, организованного на начиненном взрывчаткой грузовике, погибли более 20 человек, из которых – много детей, в милицейском управлении Назрани. Эти акты насилия, разумеется, влекут за собой жестокие репрессии, с чередой пыток, исчезновений и убийств, а те, в свою очередь, способствуют набору исламистов в отряды боевиков – в порочном круге до бесконечности. И это не все: после покушения на Евкурова Рамзан Кадыров получил разрешение от Медведева посылать своих людей для подавления бунтов в Ингушетии; эта операция, официально объявленная совместной и возглавляемая с чеченской стороны правой рукой Рамзана, Адамом Делимхановым, как будто бы еще продолжается, несмотря на возвращение Евкурова к работе; обрывочная информация вроде бы сообщает о том, что Кадыров воспользовался двухмесячной госпитализацией своего ингушского коллеги для чистки его сил безопасности, еще более распространив свое влияние на этот регион. Но в Ингушетии Рамзан – уже не у себя дома, у него нет ни опоры, ни сетей, ни прежде всего хотя бы минимума социальной легитимности: ведь все это поддерживает его успехи в Чечне. Операция, проведенная 4 июля у селения Аршты, закончилась для его милиционеров очень плохо: 9 убитых в расставленной боевиками засаде и еще 10 раненых. В начале осени цикл насилия как будто бы только расширялся. Для российских властей решение направить Кадырова для разрешения ингушской проблемы стало констатацией провала, доказательством неспособности Кремля распространить «вариант Барятинского» на другие регионы Кавказа, кроме Чечни, и возвращением к «стратегии Ермолова» и ее тупикам.

Кадыров для русских – обоюдоострое оружие. И наименьшее, что можно сказать, – это то, что его отношения с покровителями из Кремля и Белого дома отличаются двойственностью. Беседуя с Дмитрием Песковым, я спросил его: «Одной из главных тем Владимира Путина, когда он пришел к власти, была тема вертикали власти, контроля над регионами и их руководителями. Но его решение чеченской проблемы состояло в назначении сверхмощного президента, который располагает частной армией из 20 000 человек и значительными ресурсами и контролировать которого Москва почти не в состоянии. Нет ли здесь противоречия?» Песков, конечно, сначала уклонялся от ответа, а затем признал, что Рамзан, единственный руководитель российского региона, назначающий своих силовиков сам, «находится в процессе построения собственной вертикали власти. Само собой разумеется». – «Но вопрос о лояльности этой вертикали Москве остается открытым, не так ли?» – «Вертикаль может быть лояльной, в общем и целом, другой, более крупной вертикали». Москва, конечно, может на это надеяться, но гарантировать это трудно, особенно когда имеешь дело со столь динамичной «вертикалью». Так, большинство чеченцев откровенно полагают, что они победили в войне. Мой друг Ваха воскликнул во время одного из наших с ним разговоров: «Что Россия получила из всего этого? Россия проиграла. Де-факто у нас независимость. Рамзан повсюду кричит о своей лояльности России, но здесь хозяин – он. Российские законы здесь не применяются. Русские никогда не смогут вернуться в Грозный, чтобы жить в нем». Умар Хамбиев, Куруев, еще один Умар говорили то же самое или почти то же. Когда я повторил это Пескову, он странно улыбнулся: «Правда? Ну да… Я никогда такого не слышал». Но для него, как и для его патрона Владимира Путина, в счет идет лишь один вопрос – вопрос о сепаратизме, о, как называет его он сам, «бацилле сепаратизма»; обо всем остальном можно договариваться. По мнению Пескова, Москва без труда могла бы представить вариант с «расширенным статусом автономии… как для Татарстана. Но лишь до определенной красной линии, – добавляет он, – и эта красная линия существует для всех». Но ведь эту красную линию Рамзан вроде бы постоянно нарушает, и, наверное, именно здесь источник замешательства. Красная линия русских относится к чисто символическому и даже сакраментальному порядку («бацилла сепаратизма»), а вот ее практическое применение в реальном мире, даже при том достижении, что чеченцы формально отказываются от идеи юридической независимости, остается в высшей степени подвержено разным интерпретациям. И возникает впечатление, словно Рамзан испытывает границы собственной власти на постоянство; пока что – по крайней мере публично – вроде бы никто не указал отчетливых пределов его власти. «Интересно наблюдать за тем, как Кремль очень быстро дает ему все, что он хочет, даже без борьбы», – замечает директор «Мемориала» Олег Орлов. Александр Гольц, специалист по военным вопросам, резюмирует ситуацию таким образом: «Российское государство погружает голову в песок и надеется, что все будет к лучшему. У нас нет никакой стратегии, только тактика». А вот Рамзан, несмотря на внешность мало обтесанного крестьянина, как будто бы руководствуется подлинно стратегической линией. Трудно сказать, до какой степени это линия его отца или его московского хозяина, до какой степени его действия и совершаемый им выбор служат российским или чеченским интересам – наверное, и тем и другим, чем и мог бы объясняться его успех. Факт тот, что Кадыров со всей его экспансивностью, с его манией величия и насилием как будто бы руководствуется более глубокими мотивациями, чем личная власть или выгода. «У его отца была миссия, он думал, что его миссия – спасти его народ», – объясняет мне русский журналист Андрей Бабицкий в своей пражской квартире за бутылкой вина и за телевизором, постоянно настроенным на чеченский спутниковый канал. Бабицкий, чуть ли не единственный российский журналист, оставшийся в Чечне в начале второй войны, пережил изгнание в 2000-м, после того как стал жертвой хитрой операции, придуманной ФСБ, в результате которой он едва не погиб; после этого Андрей продолжает вещать на Россию для «Радио Свобода» и открыл информационный веб-сайт Prague Watchdog, где работает много чеченцев. «Рамзан, – продолжает Бабицкий, – принял эту миссию на свой счет. Это миссия, которую он получил непосредственно от Бога: спасти свой народ, дать Чечне будущее… Все мы – продукты советской системы, – добавляет он чуть позже, – мы научились жертвовать настоящим во имя будущего. В моральном отношении мы – советские люди, большевики. Ничто не изменилось. Я полагаю, что и с Рамзаном точно так же… И во имя этого будущего дозволены все методы». Согласно Бабицкому, Чечня пережила три проекта за 20 лет: «Проект “Дудаев”, который привел к войне; шариатский проект, который тоже привел к войне; а теперь еще проект “Рамзан”. По меньшей мере теперь, – добавляет он, – люди больше не гибнут массами. Они могут воспитывать детей, думать о будущем». Остается посмотреть, что русские могут сделать из этого проекта в долгосрочном измерении. Даже если пока они довольны ситуацией, даже если они считают, что все под контролем, они знают, что может наступить момент, когда все пошатнется. Как проницательно говорит Майрбек Вачагаев: «Все построено на одном человеке… И сегодня вся республика должна молиться на Рамзана Кадырова, потому что, если с ним что-то случится, они потеряют все… Значит, это не система. Значит, это не долговременная политика… Это момент , который дан Чечне». Один европейский посол сообщил мне, что эта тема обсуждалась им при встрече с Бортниковым, новым директором ФСБ: «Когда я задал ему вопрос о Рамзане, он мне ответил: “Ситуация далека от идеальной, но заменить его некем”». А когда к концу беседы с Песковым я спросил его о возможности исчезновения Рамзана, он смог лишь в очередной раз уклониться от ответа: «Надеюсь, он сможет создать систему, которая будет гарантировать мир и порядок, которая не будет зависеть от одного индивида». – «Да, но это как раз то, чего он не делает, он не создает такую систему. Его система совершенно феодальная, полностью основанная на личной преданности, а не на компетенции; того, кто не лижет сапоги Рамзану, увольняют или еще хуже; и дела идут, потому что он на месте и он держит все… А если его больше не будет… Перед вами окажется 20 000 вооруженных до зубов чеченцев, и у вас не будет никого, кто бы их контролировал». – «Нам надо быть терпеливыми и подождать. После войны прошло слишком мало времени». – «Вы считаете, он сможет построить такую систему?» – «Хотелось бы в это верить». По правде говоря, у Москвы больше нет другого выбора, нежели верить в Рамзана. И он это превосходно понимает.