Джонатан Литтелл - Чечня. Год третий

После того как мы устроились в отель, Тамир повел нас выпить кофе-эспрессо и отведать пирожные в «Шоколадницу», нечто вроде московского варианта кофейни «Старбакс»; чеченский филиал «Шоколадницы» находится на главном проспекте Грозного, недавно переименованном в проспект Путина. Это место показалось мне совершенно неподходящим к окружающей обстановке: эспрессо стоил столько же, сколько московский, на прекрасно освещенной витрине обнаруживалось большое разнообразие тарталеток, блинчики с красными фруктами и тирамису, и нас обслуживала красивая молодая женщина в облегающем и изящном длинном желтом платье – под широким плоским экраном, где демонстрировался голливудский фильм без звука. Тамир объяснил нам, что он работает не на кадыровскую пресс-службу, а на Адама Делимханова. Делимханов спустя три или четыре дня после нашего приезда был объявлен в розыск Интерполом по запросу властей Дубая – в рамках расследования происшедшего в марте убийства Сулима Ямадаева, последнего серьезного соперника Кадырова, и эта тема веселила Тамира: «Вот идиотизм, – сказал он несколько дней спустя, когда начала распространяться новость об объявлении Интерпола. – Адам с Рамзаном хохочут. Никогда Россия его не выдаст». Но в первый день вместо разговоров о политике мы предпочли попросить Тамира показать нам город. Уже в самолете, пролетая над длинным Старопромысловским шоссе к северу от Грозного, я догадывался о размахе реконструкции: все здания вдоль шоссе казались новехонькими, их зеленые крыши и желто-канареечные фасады вносили оживление в мрачный окрестный пейзаж; даже здесь, на периферии города, надо долго смотреть и знать, чего ищешь, чтобы заметить шрамы старых траншей или позиции бронетранспортеров на гребнях холмов. В центре все – с иголочки новое, абсолютно все: полностью отреставрированы не только здания XIX века, окаймляющие проспект Путина, но и тротуары, мостовые, бордюр зеленых газонов с автоматическим поливом; небольшие деревца с гирляндами красных и синих огоньков посажены на земляную насыпь между двумя полосами движения; рекламные щиты, светофоры для водителей и пешеходов, отсчитывающие секунды, которые остались до перехода. В ЦУМе, большом центральном магазине с бутиками DVD, с электронной аппаратурой и шмотками по последней моде, пластмассовый манекен с полосатой сине-белой сумкой через плечо, одет в майку, на которой написан лозунг по-английски: «Who the fuck is Bush? Ramzan is the best prezident! [14] » Чуть дальше, в глубине проспекта, обращенная к бронзовому памятнику Кадырову-отцу – совсем недавно с большой помпой демонтированному, очевидно, чтобы парировать выдвигаемые исламистами упреки в идолопоклонстве – высится в окружении фонтанов и газонов выстроенная с фараоновским размахом Большая грозненская мечеть, копия стамбульской Синей мечети, вся мраморная и с украшениями, изготовленными вручную целой армией турецких ремесленников; чуть ниже всеми своими огнями сверкают позолоченные луковицы православного собора, реконструированного Рамзаном в духе подлинного экуменизма – несмотря на то, что редкое русское гражданское население, упорно желающее жить в Чечне, продолжает преследовать и убивать. А на другой стороне, на возвышении от проспекта, снова высятся полностью отреставрированные, безобразные статуи трех революционеров: один из них – грузин, другой – ингуш, а третий – чеченец. Местные жители называют их «тремя дураками» – рядом с большой террасой кафе, куда я регулярно ходил для встреч, и с памятником, посвященным «журналистам, павшим за свободу слова», с надписями по-русски и по-чеченски (хотя сооружение этого памятника властями можно считать – как минимум – циничным, площадка перед ним все-таки послужила 16 июля местом сбора для траурной манифестации в честь Натальи Эстемировой). Наш день закончился в ресторане «Японский двор», куда молодежь приходит пить кофе, сидя в черных кожаных креслах фирмы ИКЕА, и где чеченские повара, учившиеся в прошлом году у японцев, готовят довольно-таки приличные суши и сашими, хотя рыбу иногда подают к столу еще замороженной. Пока Томас фотографировал суши, я думал о любопытном ощущении, возникшем у меня, когда Тамир водил нас по городу, городу призрачной реальности, наслоившейся на другую; по прекрасному новому городу, накладывающемуся на следы старого города, разрушенного, разграбленного и опустошенного, хотя совсем устранить этот город не удалось; каждый город казался сновидением другого. Когда-то я жил в этом городе месяцами и хорошо знал его основные ориентиры и кварталы, однако теперь мой внутренний компас был полностью дезориентирован, я узнавал направления проспектов, редко узнавая того, что на них было, а здания определял скорее по расположению, чем по внешнему виду: так, я прекрасно знал, что в определенном месте должна находиться больница № 9, но, когда она предстала предо мной воочию, я не узнавал ничего, совершенно ничего. Конечно, город был восстановлен не «один к одному», и на местах на круглой площади Минутка, где стояли девятиэтажные здания, взорванные федералами в марте 2000 года из страха перед снайперами, теперь зияли пустыри; но там уже начинают вырисовываться контуры новых построек, зданий, в которых будет 20 и 25 этажей; а немного дальше, у реки, там, где виднелись руины самого высокого грозненского небоскреба, 16-этажной башни, Кадыров дал поручение чеченским и турецким инвесторам возвести 45-этажное здание, и котлован для его фундамента уже вырыт. В том, что называется частным сектором, в жилых кварталах домов, прячущихся за большими воротами или вздымающихся за кирпичными стенами, еще видны поврежденные дома, крыши всегда покрыты пластиком, а окна забиты досками, но даже это вскоре исчезнет: Рамзан, как объяснил мне один предприниматель, владеющий несколькими домами в этом квартале, издал указ, обязывающий отремонтировать все частные дома города за счет владельцев, с момента вступления указа в силу до конца года – иначе их снесут. «Следов войны не должно оставаться», – сказал мне он, процитировав Кадырова, и, действительно, нужно проехать несколько километров от центра к западу, в сторону громадных нефтеперегонных заводов, которые были разрушены, чтобы увидеть бескрайние и зловещие руины, из каких состоял город восемь лет назад. Можно даже почти без преувеличения сказать, что Париж на первый взгляд хранит больше следов Второй мировой войны – на известняковых стенах своих министерств или музеев, – чем Грозный – следы двух своих военных конфликтов. Все это зачастую выглядит весьма безобразно: фасады зданий прикрыты желтым листовым железом, чтобы замаскировать дыры, и мне трудно описать архитектурный стиль новых престижных построек, может быть, это стиль «исламского аэропорта», но он функционален, и в таких домах живет и работает много людей. Алу Алханов, предшественник Кадырова, за три года правления успел только кое-что оштукатурить и перекрасить; Кадыров же за такой же период полностью перестроил этот 400-тысячный город, обновив улицы, канализацию, систему водостока, электричество и газ. Он построил новый город из ничего. Так я и не понял, куда делись развалины.