Владимир Бобренев - Без срока давности

Одно из первых своих посланий из-за решетки Григорий Моисеевич приурочил к смещению Абакумова с поста министра госбезопасности СССР. Тогда писал, само собой, еще не будучи осужденным. Наверняка рассчитывал воспользоваться благоприятным моментом. И надо отдать должное проявленным им в этих обращениях осторожности, дипломатии и тонкому расчету.

Могилевский не стал примитивно охаивать перед преемником своего свергнутого начальника. Как знать, а вдруг новый руководитель МГБ окажется заодно с ним?

Ощутив же на собственной шкуре, узнав со слов сокамерников побольше о методике и приемах выколачивания признаний из арестованных, Могилевский в своих заявлениях старался заинтересовать руководство госбезопасности своими новаторскими предложениями о сделанных им «открытиях».

Заветным его коньком по-прежнему продолжала оставаться все та же «проблема откровенности», то есть получение признательных показаний без угроз, мордобоя, истязаний и прочих терявших популярность приемов. Очевидно, ничего другого в его активе просто не было: не станешь же пропагандировать методы умерщвления людей! Не воспользоваться моментом, не привлечь к этому внимание еще не сведущего в таких делах министра Игнатьева он просто не мог. Ведь наверняка разделивший его участь Абакумов, сидя за решеткой, о его неудачах не вспоминает (не до того), от всего отпирается. Да и намекать не станет, соображая, что идею могут опробовать на нем самом. И как тут не предложить свою помощь, как не предстать перед органами ценным современным специалистом, не предложить услуги в изобличении бывшего шефа МГБ. Вполне возможно, Игнатьев заинтересован в этом, и тут — на тебе, есть такой ученый, который знает, как без труда получить любые откровения.

Говорят, хороша ложка к обеду. Что же до неудач с экспериментами, то новому министру о них навряд ли известно, а бывший в одночасье может оказаться подопытной «птичкой». Чем не возможность проявить себя в деле, показать свою необходимость? В одном из своих посланий на волю Могилевский написал:

«Министру государственной безопасности СССР гражданину С. Д. Игнатьеву от арестованного Могилевского Г. М., бывшего сотрудника лаборатории отдела оперативной техники МГБ СССР.

В течение 1941–1943 гг. мною была разработана проблема по выявлению „откровенности“ у подследственных лиц (заметим, о неудачно завершившихся более поздних своих изысканиях он предпочитает не упоминать. — Авт. ).

Осуществление этой разработки было основано на теории физиологии И. П. Павлова о сущности процессов мышления, происходящих в центральной нервной системе (головного мозга), а именно — процессах возбуждения и торможения, которые в здоровом организме взаимно (диалектически) уравновешиваются.

Исходя из этого, мною был применен ряд препаратов, воздействующих на тормозную деятельность, то есть на область возбуждения коры головного мозга, с подавлением и преобладанием то в одной, то в другой стороне процессов.

Эта работа бывшим тогда наркомом государственной безопасности В. Н. Меркуловым была поручена для проверки бывшему начальнику 2-го Главного управления МГБ СССР П. В. Федорову. Предложенная методика была проверена с моим участием на ряде подследственных лиц.

Метод оказался удовлетворительный и дал положительные результаты. Однако он имеет и некоторые недостатки и требовал дальнейшей доработки.

Вся работа актировалась и получила от бывшего наркома В. Н. Меркулова положительную оценку.

В последующем мои теоретические разработки в этом направлении были представлены через начальника отдела оперативной техники Железова бывшему министру Абакумову с подробнейшим планом дальнейшей разработки проблемы.

Однако ответа на мое предложение не последовало.

Вторично (в конце 1951 — начале 1952 года) мною были не раз представлены соображения бывшему министру Абакумову об использовании моего метода у арестованных уголовных подследственных (это уже жалобы из Бутырки. — Авт.). Но и здесь я не получил ответа.

Если вы сочтете мое предложение интересным для министерства, то ввиду особой секретности разработки прошу выделить доверенное лицо, которому я бы мог полностью и подробно рассказать о проделанной работе, о сущности метода, который я употреблял, и мои новые планы в этой области.

Если мне будет оказано доверие и самому принять участие в этой разработке, я сочту это большим счастьем для себя.

Все материалы и акты по данной разработке находятся в отделе оперативной техники МГБ СССР.

Хитрый, между прочим, ход! Ничего не скажешь. Григорий Моисеевич не жалуется, не просит выпустить его из тюрьмы, а лишь предлагает свои услуги, прекрасно соображая, что одно без другого невозможно. Одновременно и на Абакумова накат делает: мол, препятствовал прогрессивным, очень нужным исследованиям. Соображал заявитель и то, что в отделе оперативной техники никаких актов и прочей документации нет, от нее наш доктор предусмотрительно избавился, дабы сделать себя единственным и незаменимым специалистом в этой области.

Григорий Моисеевич начал отсчет дням и ночам в ожидании ответа. Но вместо этого в один из зимних вечеров охранник громко выкрикнул его фамилию:

— Заключенный Могилевский! На выход с вещами!

Григорий Моисеевич от охватившего его волнения засуетился, торопливо оделся, запихнул в авоську свои нехитрые пожитки. Попрощался с сокамерниками и даже в мыслях помолился Господу Богу. С вещами на расстрел и на суд не выводят! Значит, выпускают на свободу! Не зря, выходит, сочинял свои жалобы профессор. Он так волновался, что ноги отказывали при ходьбе, и конвоир его постоянно подталкивал, пока они шли по тюремному коридору.

Его повели сначала по одному этажу, потом по другому мимо зарешеченных камер, откуда несло спертой вонью. Как-никак, а в коридоре воздух свежее. Спустились на первый этаж, где находились кабинеты разных начальников и следователей. Остановились возле одного из кабинетов администрации. Конвоир-надзиратель открыл дверь, предварительно постучав в нее и попросив разрешения войти.

— Фамилия? — пронзительным голосом потребовал офицер в круглых очках с погонами майора. Это был самый высокий чин, который встретился Могилевскому за все время, проведенное в тюрьме. Перед офицером на столе лежала пухлая пачка с документами.

— Могилевский, — отрапортовал заключенный, вытянувшись по стойке «смирно» и держа руки по швам.

— Григорий Моисеевич?

— Так точно, гражданин начальник.

— Объявляю решение особого совещания при Министерстве государственной безопасности СССР.

— А что, разве суда военного трибунала надо мной не будет? — Григорий Моисеевич съежился в комок. Он только что понял: свершилось то, чего больше всего боялся. Именно «особого совещания», члены которого выносят любые, вплоть до смертных, приговоры, даже не видя осужденного в глаза. Как же он забыл об этом? Тяжелые удары судьбы по-прежнему сыпались на его голову.