Владимир Бобренев - Без срока давности

Лаврентий Павлович тоже любил вождя, но по-своему. Заискивал перед ним и льстил, как и все прочие, но в отличие от них, иногда мог отпустить снисходительную шутку, а дома или на даче позволял себе называть его Кобой и мог даже поразвлечь рассказом о какой-нибудь очередной дамочке, к которым Лаврентий Павлович имел заметную слабость. Вождь любил сальные шутки и заразительно смеялся.

Уже не первый раз Берия начинал с Кобой этот разговор про Ежова. Шутка ли, только за 1937-й и первую половину 1938-го под репрессии попали миллионы людей. Разумеется, Берия правильно понимает и вполне разделяет тезис Сталина, что классовая борьба обостряется, что врагов трудового народа становится все больше, но зачем простых-то, безвестных работяг или крестьян уничтожать за какое-нибудь оброненное случайно слово по отношению к власти? Да еще сказанное подчас в сильном подпитии или сгоряча. Разве это враги? Если так продолжать, так ведь скоро и работать будет некому.

Сталин молча хмурился, но не перебивал. В последнее время он самолично проставлял крестики во многих расстрельных списках работников из высшего эшелона власти, но то, что так непомерно много люди Ежова выстригают простого люда, он не догадывался. Лаврентий хитрый интриган и карьерист, но он прав. Потому что роптали уже и члены Политбюро, даже такие преданные генсеку люди, как Ворошилов. Напиваясь, Клим бессвязно бормотал: «Много, много стрижем, Коба. Николая надо унять…»

Ну а Николай Иванович продолжал стараться изо всех сил. Еще бы ему не стараться, безграмотному мужику, всенародно обласканному властью. 16 июня 1937 года Президиум ВЦИК — высший орган исполнительной власти страны — принял решение о переименовании города Сулимова Орджоникидзевского края в город Ежово-Черкесск. Хоть не весть какой городишко, но сам факт многого стоит. А через день очередная приятная весть: «всесоюзный староста» Калинин и его секретарь Горкин подписали указ о награждении генерального комиссара государственной безопасности Наркомата внутренних дел высшей наградой Родины — орденом Ленина.

Имя Ежова носила школа усовершенствования командного состава пограничных и внутренних войск НКВД, а 9 апреля 1938 года Николая Ивановича назначили еще и народным комиссаром водного транспорта, сохранив за ним руководство прежним комиссариатом. При назначении Сталин ободряюще сказал: «Наведи там, Николай Иванович, крепкой своей, ежовой рукой порядок на водном транспорте. Кроме тебя, больше некому».

Берию Сталин назначил заместителем Ежова в августе 1938 года. Предложил ввести Лаврентия Павловича в курс всех дел, нагрузить известного всей стране партийного деятеля работой в Наркомате внутренних дел до предела. Вроде бы обычное дело. Лаврентий Павлович до этого временя являлся первым секретарем Закавказского крайкома ВКП(б), первым секретарем ЦК КП Грузии, членом ЦК ВКП(б), при этом был земляком Иосифа Виссарионовича Сталина, часто бывал у него дома в гостях, оказывал вождю немалые услуги. Расторопный, преданный и неглупый человек, но и амбиции у товарища Берии тоже были немалые. Обо всем этом Ежов давно был осведомлен. Но Николай Иванович особо паниковать не стал. Он продолжал работать еще усерднее, не покладая рук, чтобы оправдать доверие партии и лично товарища Сталина. Поэтому чего ему было опасаться нового заместителя? Если б товарищ Сталин не ценил наркома Ежова, то не доверил бы ему руководство еще одним наркоматом.

Так наивно полагал грозный нарком, но преданные Ежову работники нашептывали: «Берия собирает компромат на тебя, интересуется в аппарате недовольными людьми, вызывает их к себе на доверительные беседы, придирчиво расспрашивает». Близкий соратник, заместитель Ежова по Наркомату водного транспорта, старый чекист Георгий Евдокимов, раскопавший в свое время знаменитое «шахтинское дело», четырежды награжденный орденом Красного Знамени, советовал Ежову:

— Коля, смотри не проворонь. Нападай первым. Сам накопай компромат на эту хитрую лису Лаврентия. Я его слишком хорошо знаю, работали вместе, поверь мне, пока он тебя не съест — не успокоится. Обязательно найди компромат и выложи на стол самому вождю. Иначе этот мингрельский лис сожрет тебя со всеми потрохами и не подавится.

Они вдвоем запирались по выходным на даче Ежова и надирались водкой, что называется, до поросячьего визга. Ежов обычно ломался первым, не в силах уже больше пить, он слушал старого приятеля и кивал: да, надо напасть первым, надо опередить. А то, как Ягоду, объявят отравителем. Ежов знал, что Сталин часто пользовался его услугами. Ягода в молодости учился на фармацевта. Впрочем, как и услугами Берии в этой области. И тот и другой любили яды больше, чем маузер. И хотя Николай Иванович прикрыл бурную деятельность спецлаборатории, но полностью расформировать ее так и не решился. В отличие от своего начальника, Берия сразу же взял ее под свою опеку. Правда, начал заниматься ею как бы исподволь, под предлогом проверки сотрудников и замены их новыми кадрами. Для чего? Ежов в эту сферу предпочитал не вмешиваться, соображая, что указания на сей счет исходят свыше. Правда, это одновременно и пугало его. Тем более что в свои дела Лаврентий наркома не посвящал, орудуя за его спиной. Только с Евдокимовым поделился Николай Иванович своими опасениями.

— Симптом очень тревожный, — в очередной раз наполняя стаканы водкой, угрюмо констатировал Евдокимов. — Ты же сам знаешь, за работой этой лаборатории Сталин всегда следил лично. Он постоянно интересуется всем, что там происходит. Такие порядки были заведены еще при Вячеславе Рудольфовиче. Или, может, сам не знаешь, какие дела там проворачиваются?

Ежов отрицательно мотал головой и что-то бессвязно бубнил.

— А зря не интересуешься. Наивный ты мужик, Коля! Вспомни, я ведь тебе сколько раз говорил: не надо всех подряд арестовывать. Ягода так делал — и что с того вышло? Погорел! Так что с умом теперь надо действовать. С умом.

Слова Евдокимова пробивались сквозь пьяную пелену и застревали в сознании. И однажды, удачно отчитавшись Сталину за выполнение какой-то операции, Ежов не выдержал и решился — выложил вождю все, что у него накопилось против Берии. Не совсем, мол, по-партийному ведет себя Лаврентий Павлович. Собрал вокруг себя любимчиков, пользуется слухами, вносит дезорганизующую струю в деятельность наркомата, который раньше работал как часы. Перед ним, Ежовым, не отчитывается и вообще ведет как бы обособленную линию. Но главное — Лаврентий Павлович совершенно откровенно сочувствует отдельным осужденным товарищам и даже высказывает опасные мысли, будто их неправильно осудили, считает нашу беспощадную борьбу с врагами народа ошибкой.