Владимир Бобренев - Без срока давности

Глубоко внутри себя обреченных жалели многие. Чаще всего чисто по-человечески. В конце концов, сотрудники НКВД прекрасно сознавали, что в любой момент каждый из них может оказаться точно в таком же положении. Но совесть удобная, оказывается, штука: если от нее нельзя избавиться, то ее можно приглушить. Скажем, не проявлять интереса к тому, что кроется за переводом заключенных из камер смертников в ведение какой-то специальной лаборатории. Замечу, в лабораторию отправляли людей, расстрельных приговоров в отношении которых никто не отменял. Для любого тюремного служащего совершенно ясно, что такой перевод означает одно направление — к месту приведения приговора в исполнение. Форма лишения жизни — вопрос, можно сказать, технический. В некоторых странах до сих пор смертники даже сами выбирают способ казни: расстрел, электрический стул, отравление.

Примерно такое же отношение к испытуемым существовало и в лаборатории. Стремление представить поступивший «материал» обычными уголовниками существовало и в сознании самих экспериментаторов. Им тоже сподручней было видеть в поступившем из тюремных камер «материале» не заклейменных официальной пропагандой «врагов народа», а насильников, грабителей и убийц. И относиться к ним можно соответственно. Можно даже в определенной ситуации представить себя этаким санитаром общества, очищающим его от самых закоренелых и опасных преступников. Так что истинное лицо жертвы никого не интересовало. Что же до того, что большинство обреченных на неминуемую смерть «пациентов» явно не тянуло на образ потенциального убийцы, в расчет принимать было вовсе не обязательно. Внешность, как говорят, обманчива. Ну а определенной гарантией сохранения в тайне действительных сведений об испытуемых служил строгий запрет на малейшее проявление любопытства по этому поводу.

И тем не менее сопоставление самых различных документов, фактов, разбросанных по времени, по бесчисленным уголовным делам и надзорным производствам, позволяет сделать вывод, что среди так называемых «птичек» Могилевского оказывались не только, и даже не столько уголовники, сколько «враги народа» — политические с 58-й статьей. Причем не одни лишь наши соотечественники — граждане СССР, но и иностранцы: немцы, поляки, американцы, японцы и другие.

Справедливости ради необходимо отметить, что попадались среди них и самые настоящие шпионы. Об этом сотрудники лаборатории и обслуживавшие ее работники отделов «А» и 10-го говорили между собой, а потом во время допросов и следователям.

Несколько лет трудился в 1-м отделе кадровый офицер НКВД Подобедов. Степенный, обстоятельный канцелярист, он, казалось, самой природой был создан для чиновничьей работы. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год этот человек аккуратно регистрировал «приход» и «расход» приговоренных к высшей мере наказания. Вел он и другой необходимый учет. К «спецработе» — так называлось приведение в исполнение смертных приговоров — Подобедова привлекли в период самого массового разгула репрессий. Человек обязательный, он скрупулезно проверял соответствие поступавших в 1-й спецотдел приговоров по установленной форме, чем нё раз вызывал издевательские насмешки сослуживцев. Когда обреченных на смерть набиралось человек семь-восемь, докладывал старшему начальству. Оттуда поступала команда на приведение приговоров в исполнение.

Вместе с Блохиным и прокурорами Подобедов выезжал в тюрьму, где проверяли соответствие личного дела заключенного стоящему перед ними заключенному. И только после этого доставляли приговоренных в специальное помещение, где предстояло свершить процедуру смертной казни. Не приведи бог по ошибке расстрелять не того, кто указан в приговоре! Подобедов тогда бил настоящую тревогу, докладывал о ЧП своему руководству, а оно очень круто обходилось с провинившимися.

На этой заключительной стадии уголовного преследования и начинался тот самый жуткий, не вписывающийся в обычные человеческие представления процесс по умерщвлению людей. В одних случаях это расстрел осужденных — пуля в голову. В других — «научные эксперименты» под эгидой «профессора» Могилевского. Кстати, хотя он таковым еще не являлся, но уже тогда многие знакомые по НКВД величали его профессором, что всякий раз доставляло Григорию Моисеевичу большое удовольствие. Исключение составляли только подчиненные, обращавшиеся к своему начальнику только официально: товарищ полковник. Это звание начальник лаборатории получил еще во время войны.

Для всех исполнителей смертных приговоров убийство людей стало повседневной работой. В конце концов, к этому сводились их служебные обязанности. У палача ведь тоже существует своя профессиональная доблесть.

Поначалу, естественно, самому Могилевскому, лаборантам, научным сотрудникам возглавляемого им заведения убивать людей было жутковато. Но потом все адаптировались, втянулись, настроились и уже спокойно, без излишних эмоций, буднично смотрели, как спецы из группы Блохина профессионально справляли свое дело — укладывали жертву наповал с первого выстрела. Постепенно точно так же стали восприниматься и действия своих «исследователей» — начальника лаборатории, его ближайших подручных. Как правило, втроем — Подобедов, Блохин и обязательно присутствовавший при расстреле либо при выносе умерщвленного ядом трупа прокурор — составляли акт. В нем констатировался факт приведения приговора в исполнение. То есть документ подписывался всеми присутствовавшими при сем официальными лицами.

Сведения о присутствовавших при приведении приговора в исполнение, вне зависимости от способа умерщвления, до сих пор являются строжайшей тайной. Фамилии этих людей не вносились даже в уголовное дело: туда подшивалась лишь краткая справка о дате расстрела с подписью постороннего чиновника НКВД, не имевшего к этому непосредственного отношения. Фамилия бойца, выстрел которого оборвал жизнь человека, вообще нигде не значится. Сами исполнители и остальные присутствовавшие в подвалах на процедуре смертной казни, насколько позволяла возможность, снимали водкой нервное возбуждение от причастности к свершившемуся убийству.

По схожему сценарию умерщвлялись люди и в спецлаборатории, только вместо выстрела в голову жертва перед уходом в иной мир получала отравленную пищу или питье, ядовитую таблетку или смертельную инъекцию. Традиция поминовения «усопшего» водкой, спиртом не нарушалась и здесь. Ее соблюдали и Могилевский, и его начальник Филимонов, все сотрудники лаборатории «X» (так она проходит по документам), задействованные в проведении экспериментов на людях.