Сергей Львов - Быть или казаться?

И меня и всех в редакции, кто прочитал письмо, оно тронуло и взволновало. Ответить на него оказалось нелегко. Мало над какой передачей трудились мы так, как над этой. Постарались, чтобы ответ был обращен к обоим — и к нему и к ней. Постарались убедить его — и словами и музыкой, прозвучавшей в ответе. Постарались утешить ее, тоже и словами и музыкой.

Помог ли я ей, точнее, помог ли им — беда взаимонепонимания их общая беда — не знаю. Они не отозвались.

Готовя передачу, я много слушал музыку, встречался с людьми, похожими на этих молодых людей, — понял яснее, чем прежде, какая тонкая, какая деликатная область — мир вкусов, увлечений, пристрастий. Как порой трудно разобраться в том, что в человеке — главное, существенное, а что поверхностное, кажущееся…

Десятки вопросов возникли передо мной. Среди них тот, который подсказал название этой главы — как не погасить искру?

Снова вспоминаю Бориса Ивановича Богданкова. Он рос в рабочей семье. В семье было трое детей. Работал только отец. Мать возилась по хозяйству. Родители очень уставали. Жизнь была нелегкая. А детям хотелось и поиграть, и повозиться, и задать тысячу вопросов. Было бы неудивительно, если бы отец и мать, занятые своими заботами, прикрикивали бы на детей, когда те играли, отмахивались бы от вопросов, сердились бы, когда Борис, с детства неутомимейший читатель, часами пропадал в читальне. Но они на вопросы отвечали как могли. И о своем детстве рассказывали. И радовались, что сын растет книгочеем.

Был случай: мать в родильном доме, отец приходит домой усталый, замученный, готовит обед детям и себе. Варит уху из самой дешевой рыбы. Превращает приготовление скромного обеда в праздник для ребят. А потом мастерит с ними игрушки. Ему это не скучно, ему это радостно. Это не значит, что в том доме детям все было позволено. Порядок в семье был строгий. И у каждого обязанности. И от многих соблазнов детям приходилось отказываться. Но искру их любознательности, интересов и увлечений в семье не гасили. И вырос мой незабвенный друг прекрасным человеком.

Есть у меня знакомый, человек технической профессии. Очень любит книги. Был он у меня в гостях. Обратил внимание на одну старую книжку. Полистал ее. Заинтересовался. Потом поморщился и спросил:

— Кто вам ее так скверно переплел?

Я сказал: — Мастерская.

Он помялся и говорит:

— А можно я ее переделаю?

Я спросил: — Вы разве переплетаете книги?

Он ответил: — Мое любимое занятие.

Взял книгу и долго колдовал над ней. Корешок взял от старой кожаной сумки, обработал ее. Крышки переплета оклеил материалом, похожим на кожу. А форзацы тонировал чаем, так что они стали казаться потемневшими от возраста. Книга приобрела почти такой вид, какой имеют книги, вышедшие, как она, в начале прошлого века.

Я заинтересовался его увлечением. Побывал у него дома. И оказывается, что много и трудно работая по специальности, он занимается переплетным делом, переплетным искусством для души. Переплетает книги, которые вызывают у него уважение своей стариной, своей редкостью, своим содержанием.

Вы представляете себе, что это значит — учиться в малогабаритной квартире переплетному искусству? Как пахнет столярный клей, когда его варишь? Как трудно поддерживать порядок там, где обрезки бумаги? А тут и самодельный станочек стоит, и пресс, найденный в утиле. И многое другое. Да и дела всегда по дому есть другие. А мой знакомый часами, как старый мастер, любовно прошивает каждую тетрадку. И из его рук выходит чудо.

Другой мой друг недавно ушел на пенсию, а до 60 лет был преподавателем физкультуры. Да каким! Я побывал у него однажды на уроке. И только вздохнул. Жаль, что у меня в молодости не было такого учителя физкультуры!

Обязанностей по горло! Человек увлекающийся, он был не только учителем, но и классным руководителем. Кроме уроков физкультуры проводил с ребятами литературные диспуты, и в походы их водил, и спортивные соревнования устраивал, и сам играл в волейбол. Но есть у него еще и «конек». Он неплохо лепит.

Вы пробовали когда‑нибудь сварить дома из нескольких коробок детского пластилина пластилин, который годится для серьезной работы? Я пробовал. А потом перевести модель в гипс? Это для хозяйки — испытание! Его жена понимает, что профессиональным скульптором он никогда не станет, что наибольшим успехом его будет, если будет, участие в какой‑нибудь районной выставке. Но она не препятствует ему в его увлечении. Не гасит в нем живую искру.

Не гасите и вы такой огонек в семье. Ведь от него светлее на душе не только у того, кто загорелся сам, но и у близких.

Когда человек приходит домой и показывает с восторгом, какую коряжину он вытащил из болота, и фантазирует, какое лесное чудище из нее сделает, можно сказать, что он мог бы потратить время с большей пользой. Попенять — вернулся домой, перемазанный в глине. А можно, не поняв этого сразу, постараться разглядеть: что же он такое увидел в этой коряге? Вникнуть, что он задумал сделать.

А бывает и по-другому. Я оказался недавно дома у знакомого.

— А вашей жены нет дома? — спросил я.

— Мадам предаются драматическому искусству! — раздраженно ответил он.

И выяснилось то, чего я не знал. Много лет его жена участвует в самодеятельном театральном коллективе. Никогда не была в нем премьершей. Всегда — исполнительница самых скромных ролей. Переиграла она их множество. И не меньше, чем ролями, увлечена жизнью своего театра, судьбами его участников, его историей, традициями. Это я узнал не от мужа. Узнал позже, когда побывал в этом коллективе на репетиции и на спектакле с ее участием. Он же только покривился: «Мадам увлекаются драматическим искусством!»

— Репетировать изволят на старости лет! — сказал муж и стал доставать из холодильника приготовленное женой угощение. И все ворчал и язвил. И искал у меня сочувствия: «Вы понимаете, что это такое, когда жена предается драматическому искусству?» Нет, я его не понимал, тона этого не понимал. И есть и нить с приправой его желчных реплик мне было неприятно. Спорить я тоже не стал. Высидел столько, сколько требовали приличия, и ушел. И подумал: сколько лет он гасит огонек, вспыхнувший в душе близкого человека! И какое это счастье, что ему не удалось его погасить! И какая в этом доме беда! Каких радостей общения лишил он и свою жену, и себя.

Ехал я в электричке. Маленький мальчик, лет шести, верно, весело дернул отца за рукав. А отец был молодой. Сын спросил, показывая на состав, стоящий на параллельных путях: «Папа, поезда — друзья?» Отец резко ответил: «Не болтай чепухи», И мальчик сразу погас. А ведь в его вопросе звучала поэтическая мысль! Поезда — друзья людям. Они везут им все нужное. Они доставляют близких близким, друзей друзьям. И сами поезда — друзья. В полувопросе-полуутверждении звучал пытливый, открытый для поэтической фантазии ум.