Синклер Льюис - Отношение романа к социальным противоречиям наших дней; закат капитализма

Но по глубине проникновения в суть деятельности финансиста «Тоно Бенге» не идет ни в какое сравнение с романами нашего соотечественника Теодора Драйзера. Самый факт, что этот великолепный писатель видит в бизнесе приключение не менее романтичное, чем крестовые походы или служение прекрасной даме, свидетельствует об изменении взгляда на промышленность и финансы, которые уже не считаются «торгашеством — занятием, недостойным джентльмена», а деятельностью, требующей смелости и размаха и достойной или восхищения, или самого резкого порицания.

Фрэнк Каупервуд, история которого рассказана в «Финансисте» и «Титане», представляющих собой, по сути дела, одну книгу, увлекался коллекционированием картин, красивых комнат и домов, еще более увлекался коллекционированием любовных связей, но самым увлекательным приключением для него было коллекционирование всевозможных видов финансовой власти. Он играл на бирже в Филадельфии, а в Чикаго, который тогда еще не был крупнейшим городом Соединенных Штатов, взялся за новое дело и вскоре прибрал к рукам газоснабжение и городской транспорт. Но он так никогда и не понял, что его продуманные операции означали жизнь или смерть для многих тысяч людей. Каупервуд хорошо платил своим рабочим, но лишь для того, чтобы избежать забастовок; и «народ» с лихвой возвращал ему потраченное посредством подкупленных им законодателей. Каупервуд никогда не считал своих рабочих единомышленниками, перед которыми он в какой-то мере отвечает за свою деятельность. По сути дела, и сам мистер Драйзер, видимо, не сознает этой стороны дела. Он глубоко проникает во внутренний мир Каупервуда — человека, который борется, любит, побеждает и терпит поражения. Но он почти не понимает, что Каупервуд — это часть системы. Хотя в какой-то степени все же понимает. Об этом говорит следующий отрывок из «Титана»:

«Но против них (сторонников Каупервуда) сомкнутым строем стояли моралисты — бедные неразумные подпевалы, умеющие только повторять то, о чем трубит молва, люди, подобные несомой ветром пыли. А помимо них, были еще анархисты, социалисты, сторонники единого налога и поборники национализации. Наконец, были просто бедняки, а для них Каупервуд с его баснословным богатством, с его коллекцией картин и сказочным нью-йоркским дворцом, о котором шли самые фантастические россказни, являл собой живой пример жестокого и бездушного эксплуататора. А время было такое, когда по Америке все шире и шире разносилась весть о том, что назревают большие политические и экономические перемены, что железной тирании капиталистических магнатов должна прийти на смену жизнь более свободная, более счастливая и обеспеченная для простого человека. Уже слышались голоса, ратовавшие за введение в Америке восьмичасового рабочего дня и национализацию предприятий общественного пользования. А тут могущественная трамвайная компания, обслуживающая полтора миллиона жителей, опутала своей сетью чуть ли не все улицы города и заставила платить ей дань тех самых простых небогатых горожан, без которых не было бы ни улиц, ни трамваев, и выкачивала из населения таким путем от шестнадцати до восемнадцати миллионов долларов в год. И при таких колоссальных доходах, кричали газеты, нет бесплатных пересадок (на самом деле в городе функционировали триста шестьдесят два бесплатных пересадочных пункта) и город получает от этих неслыханных барышей лишь ничтожные крохи! Скромные труженики, читая эти разоблачения при тусклом свете газового рожка у себя на кухне или в убогой гостиной своей маленькой квартирки, чувствовали, что их грабят, отнимают то, что по праву должно было бы принадлежать им».

Я сильно подозреваю, что во всем этом длинном отрывке мистер Драйзер высказывает свою собственную точку зрения только в скобках, где он восторгается щедростью этой чуть ли не филантропической компании, подарившей городу пересадочные пункты. Весьма вероятно, что он искренне восхищается Каупервудом — и не только такими его достоинствами, как смелость и хороший вкус, но и его весьма рискованными недостатками, например, неумением отличать свою жену от жены своего ближнего. Но все учащающиеся требования своей доли со стороны народных масс и являются выражением той самой тенденции, которую люди, ее одобряющие, называют «началом падения капитализма», а имущие классы определяют как «растущее брожение и неблагодарность масс». Лица, которые пишут в газету, что, по их мнению, студент, работающий по вечерам официантом, не перестает быть джентльменом, если берет чаевые, относятся к этой тенденции сугубо отрицательно. Тем не менее она существует, если только самые значительные и злободневные произведения художественной литературы дают правильное отражение действительности, и, как бы там ни было, игнорировать ее нельзя.

Капиталисту совершенно необходимо прочесть «Тоно Бенге» мистера Уэллса, которому великий финансист представляется неловким игроком в пинг-понг. Социалисту совершенно необходимо прочесть «Финансиста» и «Титана» мистера Драйзера, которому финансовый пират представляется необыкновенно романтической фигурой. А скромному читателю, не заслуживающему ни одного из этих определений, совершенно необходимо прочитать обе книги, из которых он узнает, что в наши дни художественная литература уже не похожа на тихую семейную жизнь нашей возлюбленной королевы.

Наряду с романами мистера Драйзера весьма интересную картину финансового мира мы находим у мистера Роберта Херрика, хотя по широте показа общего положения в промышленности оба уступают мистеру Фрэнку Норрису. [7] Норрис, Фрэнк (1870–1902) — американский писатель-реалист, был связан с прогрессивным антитрестовским движением фермеров — «популизмом». В своем последнем романе «Выгон Кларка» мистер Херрик увлекательно прослеживает судьбу семьи, на которую свалилось неожиданное богатство в награду за крупные заслуги перед обществом — владение участком земли, на который не находилось покупателя. Этот участок, скверный выгон в окрестностях Бостона (фигурирующего у мистера Херрика под загадочным сокращением Б…), застраивается доходными домами, и его стоимость подскакивает до миллиона долларов. На доставшиеся ей барыши молодая наследница — весьма заурядная особа — покупает себе мужа-паразита. Но в конечном счете деньги эти портят жизнь ей самой, и ее мужу, и всем, кто к ним прикасается, не дав и крупицы счастья ни одному из тысяч изможденных рабочих, беспокойно ворочающихся по ночам в своих душных комнатушках-клетках на бывшем «выгоне Кларка». Мистер Херрик убедительно показывает, как наследница постепенно сознает, что она не имеет ни права на эти деньги, ни радости от них, но он не дает никакого кардинального ответа на вопрос, издавна задаваемый социологами: «Что же нам делать?» Хорошо было бы построить рынок, говорит он, дать обитателям доходных домов какой-то шанс поправить свои дела. Это все.