Борис Кудрявов - Страсти по Высоцкому

— Когда вы с Мариной виделись в последний раз?

— В конце 80-х звонит Сева Абдулов и говорит, что Марина в Москву приехала и хочет со мной увидеться. Говорю, пошла она на три буквы. Так ей и передай. И ты пошел туда же! Потому что Сева как-то заметно сбледнул, смалодушничал. Хотя он знал всю правду. Но боялся Марине против слово сказать. Потому что его дочь Юля переводила Маринину книжку. Правда, с Севой мы разобрались. Я его простил. На старых друзей грех зло держать.

— Известно, что отношения между Влади и Высоцким, особенно в конце его жизни, стали далеко не безоблачными. У Владимира Семеновича были другие любимые женщины. Марина знала о его увлечениях?

— В последние года три он вообще хотел с ней развестись. Высоцкий Марину боялся! Влади как-то рассказывала, что водила Володю в Париже к своему психоаналитику. Они долго беседовали. И потом сообщил результаты Марине. Она реагировала очень бурно: «Этот идиот сказал, что я представляю для Володи большую черную тучу». Конечно, он хотел от нее слинять. Думаю, наркотики тоже сыграли в их разрыве роль немалую.

Уже после Володиной смерти сидели как-то с Мариной у меня на даче, пили. Марина обронила: «Да он и женился на мне только для того, чтоб за границу ездить!» «Брось ты, — отвечаю, — он мог ездить туда спокойно и без тебя». Вдруг у нее глаза сделались стальными: «Что? Ты думаешь, если бы он развелся со мной и женился на другой, он когда-нибудь смог выехать за границу?» Тогда я понял, Влади могла перекрыть Володе кислород наглухо. Она показала себя абсолютной террористкой! Такая может переступить через что угодно.

К концу жизни у Володи развивался бурный роман с Ксюхой. Девочка ничего не знала про Володины наркотики. Ей кто-то об этом сообщил в день похорон. Она так бурно отреагировала, просто яростно. Готова была поехать ночью на кладбище, разрыть могилу и разорвать тело любимого на куски. Помню, как тигрица металась по даче и бросала нам с женой в лицо: «Вы предатели, знали и молчали! Вы всегда меня не любили!» Действительно, я ее почему-то не любил буквально с самого первого дня знакомства. Она училась тогда в текстильном институте, жила в общаге. Володька говорил: «Не дай бог подохнуть, Ксюха одна останется. Я ей и отец, и любовник, и опекун». Он об этой девочке очень заботился.

— Почему друзья не смогли уберечь Володю от наркоты?

— Лично я ничего не знал, даже не предполагал подобное. В голову не приходило, что он на игле сидит. В последние встречи меня вот что удивляло — глаза у Володьки чумные-чумные, распирает их внутренней энергией. А спиртным не пахло. Сидим вместе все на Новый год у нас на даче, не пьем. Так хорошо. Вдруг он срывается в ночь-полночь и уезжает. Попадает в аварию, разбивает «мерседес». Тогда уж я стал задумываться — ночью на пустой улице врубиться в стоящий на обочине пустой троллейбус? Что-то здесь не так. Прижал как-то Севу Абдулова к стенке и в упор спрашиваю: «Что с Володей происходит?» Тот заплакал и говорит: «Он колется, ничего сделать нельзя».

Стали искать врачей. Был такой профессор-нарколог Преображенский. Рассказали ему о Володе. Он спрашивает: «Какая доза?» А у Высоцкого доза иногда доходила до 24 ампул пантопона в день. Есть такая разновидность морфия. Услышав это, старик даже подпрыгнул. Сказал: ничего уже сделать невозможно, полинаркомания не лечится. Он ведь учитывал еще и алкогольную зависимость. Жить Володе оставалось немного.

— А вы так и живете в бывшем кирсановском доме?

— Я его продал. Но не потому, что память заела. Просто многие друзья, жившие по соседству, ушли. Рядом поселились Березовский, Аллегрова. По нашим аллеям стали ходить квадратные мордовороты.

— Почему вы не напишете о Высоцком книжку?

— Сейчас так много народу о нем пишет. Врут все, тоска берет. Если я о нем напишу, придется многих людей задевать.

В материале этом есть одна, возможно, непростительная ошибка. Чья она — моя или Володарского? Эдуард Яковлевич в пылу страстных размышлений о реакции близких на смерть Высоцкого заявил следующее: «К концу жизни у Володи развивался бурный роман с Ксюхой. Девочка ничего не знала про Володины наркотики. Ей кто-то об этом сообщил в день похорон. Она так бурно отреагировала, просто яростно. Готова была поехать ночью на кладбище, разрыть могилу и разорвать тело любимого на куски. Помню, как тигрица металась по даче и бросала нам с женой в лицо: «Вы предатели, знали и молчали! Вы всегда меня не любили!» Действительно, я ее почему-то не любил буквально с самого первого дня знакомства. Она училась тогда в текстильном институте, жила в общаге. Володька говорил: «Не дай бог подохнуть, Ксюха одна останется. Я ей и отец, и любовник, и опекун». Он об этой девочке очень заботился».

Так вот, будто бы некоторые фразы из этого бурного монолога относятся не к Афанасьевой, а к Марине Влади. Какие? Скорее всего, вот эти: «Готова была поехать ночью на кладбище, разрыть могилу и разорвать тело любимого на куски. Помню, как тигрица металась по даче и бросала нам с женой в лицо: «Вы предатели, знали и молчали! Вы всегда меня не любили!» Почему произошла такая путаница, можно только догадываться. Думаю, что ненависть Володарского к Марине Влади настолько заклинила возбужденное сознание прекрасного писателя и сценариста, что он метет всех женщин Высоцкого под одну гребенку.

Редкое в журналистике везение, (правда, в минуты душевного неравновесия думаешь, лучше б его не было), — на публикацию интервью с Эдуардом Володарским неожиданно откликнулся друг Высоцкого — актер Всеволод Абдулов. Сева позвонил сам, что вообще трудно себе даже представить. Он долго, крайне недоверчиво и осторожно пытался выяснить у меня, как у старого знакомого, не падет ли он в степени своей скандальности до уровня опуса Володарского. На что я с радостью отвечал, что опускаться ниже уже некуда. Ничего смешного на самом деле здесь, конечно, не было. Тогда Сева привлек к делу одного своего старого приятеля (не буду называть его имени). Чтобы с его помощью «бодаться» с журналистом и таким «желтым» изданием, как «Экспресс газета». Сева откровенно побаивался жестко высказываться на слишком болезненную для себя тему.

Мы долго обсуждали смысл и стиль интервью. Абдулов цеплялся буквально за каждую букву. Даже приходил в день выпуска в редакцию — смотреть готовую полосу. Не из-за недоверия к журналистам, а чтобы еще раз убедиться в правильности своего поступка. В конце концов, пришли к мнению, что нужно убрать мои вопросы. В итоге получился замечательно откровенный монолог со стилистическими особенностями письма Севы Абдулова.