Модест Колеров - Предел Империй

Оппозиционные интеллектуалы-вне-власти, в абсолютном своём большинстве выросшие в той же власти и её обслуге, а нынче — паразитически эксплуатирующие комиксы о справедливости и продающие их в компрадорских сделках, ещё ближе к телевизионной мифологии. Их цель — изменение властной повестки дня, а не ответственность за последствия. И главная их нужда — в монополии. Монополии не на знание (хотя бы даже бюрократическое или альтернативное), а на комикс, в котором Иван-дурак — само общество.

Салот Сар, камбоджийский коммунистический вождь, за три года власти физически уничтоживший 40 % собственного народа, вдохновлённый своей французской левацкой молодостью и лишь по возрасту опоздавший к французскому 1968 году, уже стоя во главе геноцидальной власти, принял имя «Пол Пот». В этом имени — криптоним французского politique potentielle. В этой формуле вся интеллигентская «политика» — произвол, беспредельная возможность для интеллектуала превратить всю сложность общества в «повестку дня власти». И изнасиловать его, как комикс.

Никто из таких бюрократов или интеллектуалов, сатрапов или революционеров, не ставит в центр своих воли, ожиданий, идей — бесконечное и только поэтому уже консервативное исследование собственного общества. Никто не ищет точного и обширного знания, которое каждый раз превращается в инфаркт — даже для самых передовых и благородных идей. Никто не ищет публичного знания об обществе, экзамен о котором некому принять, — и некому успешно преодолеть такой экзамен.

Этим вождям нужна не самокритичная публичность знания, а публичная власть от имени знания , в которой вся публичность — серия массовых комиксов, скрывающая подлинную politique potentielle.

Вся истинная «публичность» таких знаний и таких экзаменов — в массовых экспериментах над экономической и социально-политической плотью своего народа. И чем тотальней и идеологичней претензии бюрократических интеллектуалов, тем безответственней лоция, нарисованная ими для государства, тем глубже кризис. Чем радикальней их «монополия знаний», тем трагичней метастазы порождённых ими кризисов. Каждый раз — на пути к катастрофе.

В дни кризисов общество ищет простых решений. Среди этих простых решений — «интеллектуализация власти». В её ловушку, как мухи на свет, летят мириады публичных интеллектуалов, наивно полагая, что их опыта «публичной (телевизионной) экспертизы» будет достаточно для борьбы с гидрой бюрократической импотенции и дьяволом политической коррупции.

Апогея эта мечта, подобная генной инженерии, достигла в дни краха СССР и первых лет современной России. Тогда публика молилась на «экономистов», включая в их число экономических публицистов и просто писателей, за спиной у которых стояла лишь «политическая экономия социализма». Именно такие «экономисты» и были у политической и экономической власти. Предпосылкой, результатом и инструментом их власти была сначала советская, а затем демократическая «шоковая терапия», подобная военно-полевой хирургии.

А вскоре и из уст российских коммунистов, ставших главной оппозицией экономическим демократам, зазвучала старая политическая мечта: вернуть к управлению инженеров и «настоящих» экономистов. Предполагалось, что на смену интеллектуальным вождям явлинского и гайдаровского типа должны прийти вожди типа маслюковского и глазьевского: на смену одним экономическим теориям — другие, столь же условно практические.

Что во всём этом пароксизме интеллектуального вождизма общего для всех его разновидностей — так это готовность ограничиться «интеллектуальными штабами» реформ, проектными think tanks корпораций и администраций, «избранной радой» царя, «кружком молодых друзей» императора. Пока они не отбрасываются прочь повзрослевшим сувереном, когда перед ним встают реальные проблемы управления страной, действительного знания о которой не может дать никакой интеллектуальный штаб. Даже этот штаб, противостоящий инерции традиционной иерархии, уже не справляется с тотальностью современной информационно-коммуникативной среды. Там, где с бумажной монополией, как сиамский близнец, борется телевизионный комикс, всё живое, сложное, разное — уходит в глухую ненависть к власти, в отказ от сотрудничества со всем, что выражает себя на языке бюрократической лжи и публичного примитива. И в ещё большую ненависть — к телевизионно-сетевой оппозиции.

Выведи такого оранжево-голубого безработного оппозиционного вождя из его дорогого автомобиля не на митинг, а пред мутные очи мелкого буржуа, измученного «либеральной» бухгалтерией и автомобильными пробками, созданными шествиями гомосексуалистов, — и он будет раздавлен этой грубой демократической реальностью, как вредная гадина.

У этой грубой демократической реальности нет переводчиков.

Никакая монополия не может дать адекватного знания об обществе. Как общенациональный консенсус, гражданское общество, рыночная конкуренция, научное знание становятся реальностью лишь в результате (in letzter instanz) хаотического единства разнонаправленных интересов, так и знание о современном обществе требует полноценной инфраструктуры публичного и профессионального знания .

Инфраструктура знания — свободное и критическое исследование состояния, потенциала и ограничений общества — единственное, что создаёт и для власти, и для интеллектуалов, и для самого общества гарантии от очередного Пол Пота.

Но горе тем, кто полагает, что «инфраструктура знаний», перелицованная из конгломерата университетов, академических институтов и государственно-корпоративных think tanks, станет тем отражением, в котором общество критически изучает само себя. И что интеллектуал, проникши под сень суверена и заручившись «коллективной мудростью» бюрократии, донесёт до государственной воли «последнее слово» и «прозрения гениев». Современная инфраструктура общественных знаний невозможна без их публичной, антибюрократической, политической по сути, презентации перед судом общественного сознания.

Телевизионная политика умерла, превратившись в покер для враждующих бюрократических кланов. И обнажилась политика поисковых машин, судебных повесток, кассовых чеков, квитанций и платёжных поручений.

Конечно, нет человека, кто не хотел бы отменить эту утомительную общественную сложность. Но отменить её можно только вместе с обществом. Только оно, во всей своей первобытной сложности, и может быть единственным полноценным партнёром для инфраструктуры экспертного знания, — а не профессиональные лжецы, за истекшие 20 лет проползшие путь от «научного коммунизма» к «европейским ценностям». Только не управляемая бюрократическим и телевизионным мозгом сфера публичных коммуникаций в социальной политике, медиа, социальных сетях, этничности, отраслевой экспертизе, партийной борьбе, технологической, военной, внешнеполитической и внешнеэкономической конкуренции и позволит максимально защитить интеллектуальный поиск, народ и страну от кланового взаимоистребления и кулуарного предательства. Но где эти интеллектуально напряжённые публичные коммуникации сегодня?