Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6410 ( № 14 2013)

Речь должна идти не о едином учебнике, а о новых подходах в преподавании. Единого же учебника не может быть в принципе. Для начальной школы, а я сторонник преподавания истории уже в начальной школе, нужен один учебник, для среднего звена – другой, с другим уровнем подходов, а для старших классов, по крайней мере, два – базовый для тех, кто не собирается сдавать историю, и очень серьёзный, качественный для тех, кто намерен связать свою жизнь с исторической наукой. А разве плохо, если на парте будут лежать учебники – федеральный, региональный и местный? Это будет прекрасно. Потому что, начав говорить об индустриализации вообще, учитель тут же сможет обратиться к местной истории.

Вот приняты и внедряются новые государственные стандарты, и, естественно, под эти новые стандарты должны быть учебники нового поколения, но что делают издательства? Ставят гриф «новые федеральные стандарты» на устаревшие. Очень мало учебников, написанных парой учёный и учитель-методист. Нужно же не просто загнать под обложку определённое количества фактов, даже с правильными акцентами, учебник должен быть рабочим инструментом, а сделать его таковым может только человек, который непосредственно работает в школе и знает технологию преподавания.

У нас прекрасные учебники для малышей: для пятого, шестого классов, а как только добираемся до старшего звена, появляются книги о пятидесяти параграфах при одном часе в неделю. Ребёнку, чтобы подготовиться к следующему уроку, нужно 3–4 параграфа осилить, что он в принципе сделать не в состоянии. Для вуза, да, нужно, чтобы учебники писали корифеи науки, а для школы будьте добры подпустить и методиста.

В банках Кипра продолжает действовать ряд запретительных мер. Ограничения на различные банковские сделки могут оставаться в силе в течение месяца. Это, как сообщили нам в министерстве финансов острова, не коснётся только подписчиков "Литературной газеты" сроком не менее чем на 10 лет. По предъявлении специально выпущенного подписного купона им разрешаются любые транзакции. Ограничения на снятие наличных из банкоматов также снимаются, а все банкоматы оборудуются специальными устройствами, реагирующими на голосовой пароль чисто на русском языке: «Короче, подписался, мамой клянусь!»

Пояснение>>

Чёрный цвет у меня физиологически завязан на образ моей бабушки Анны Шаповаловой, вернувшейся в 1953 году из карагандинского лагеря. Было это в конце марта или в начале апреля. Помню, я стоял как раз в углу нашего одесского двора. И вдруг слышу: "Алик!" Оборачиваюсь и вижу старуху во всём чёрном, с коричневым чемоданчиком в руке. Худая, не по сезону одетая - чёрный шерстяной платок, чёрный бушлат, который до сих пор носят наши российские зэки, и самое для меня тогда поразительное – чёрные кирзовые сапоги.

«Ты меня не узнаёшь?» – спросила меня старуха. И я действительно с трудом узнал в этой женщине свою бабушку. В последний раз я видел её четыре года назад на свидании в пересыльной тюрьме на Лузановке, перед тем как её отправляли в Караганду, в лагерь. Тогда она была полной, в белой блузке, в которой её и арестовали, её большие чёрные глаза искрились от радости свидания со мной – её любимым внуком. А теперь передо мной была во всём чёрном старуха, хотя ей было всего 59 лет, которая прямо с вокзала, из тюрьмы, на нашем 17-м трамвае вернулась домой. Правда, не в свой дом, а в дом отца моей матери Еремея Ципко.

Бабушку, как она сотни раз рассказывала, посадили в 1948 году, чтобы её собственную двухкомнатную квартиру заселить нуждающимся в жилплощади полковником НКВД Кротовым. В свою же квартиру на Водопроводной она так до конца жизни и не въехала, несмотря на полную реабилитацию (ей даже вернули её домашнюю утварь, конфискованную после ареста, которой пользовался новый жилец её квартиры полковник Кротов). Кстати, с её тёмно-коричневым старым чемоданчиком, с которым она вернулась из тюрьмы, я уходил через семь лет в армию, на том же 17-м трамвае ехал к военкомату[?]

Я неслучайно начал свой рассказ с воспоминаний о том, как встретил бабушку, вернувшуюся из тюрьмы. К сожалению, сегодня многие политики и эксперты не видят разницы между постсталинским 1953‑м и нынешним, посткоммунистическим 2013 годом. Тогда амнистия была прежде всего восстановлением справедливости. Ведь бабушку посадили по такой статье, которую трудно придумать: не за саму спекуляцию, а за «попытку спекуляции», основанием для чего послужили три «штуки» крепдешина, каких-то 40–60 метров, оставшихся у неё со времён оккупации, когда она, как и многие одесситы, выживала за счёт торговли.

Но сегодня амнистия, о которой последнее время так много говорят, имела бы совсем другой моральный и политический смысл. Амнистия для невинного осуждённого – это акт гуманизма, признак либерализации системы. Но амнистия сегодня, амнистия для людей, совершивших уголовное преступление, имела бы, на мой взгляд, прямо противоположный смысл.

В 1953-м амнистия дала свободу прежде всего сотням тысячам колхозников и колхозниц, осуждённых на восемь лет за то, что они спасали своих детей от голода и несли в карманах с колхозного поля зерно. Но сегодня, я настаиваю, массовая амнистия, к которой призывает не только лидер ЛДПР Владимир Жириновский, но и некоторые либералы, означала бы чудовищную несправедливость, ибо дала бы свободу насильникам, педофилам, торговцам «белой смертью», грабителям.

Массовая амнистия в современной, криминогенной России означала бы, что у нас как не было неотвратимости наказания, так и никогда не будет. Нынешние сидельники – тоже жертвы, но жертвы особого рода. Если при Сталине в тюрьмах было достаточно много жертв режима, жертв того, что мы называем «насилием тоталитарной власти», то у нас сегодня в тюрьмах сидят прежде всего жертвы отсутствия власти, жертвы так и не преодолённой до сих пор атмосферы безнаказанности, жертвы дефицита страха, позволяющего до бесконечности пополнять ряды преступного мира.

Если сталинская Россия страдала от избытка власти, то нынешняя Россия, на мой взгляд, продолжает страдать прежде всего из-за того, что она на самом деле слабее преступного мира. Никаких качественных перемен в сфере преступности по сравнению с 90-ми не произошло. Каждую неделю мы узнаём о расправе преступного мира над неугодным судьёй или прокурором, или неугодным мэром. Кровавые разборки внутри бизнеса продолжаются до сих пор. Все мы, кто не имеет охраны и не ездит в бронированных автомашинах, кто по вечерам возвращается домой в спальные районы, спускается в неохраняемые переходы, – смертники!..