Александр Тюрин - Капитализм – история большого грабежа. Английский образец

Процесс огораживаний (enclosures, evictions), имевший место и в позднем средневековье, когда в английское село стали проникать элементы капиталистического хозяйствования, с конца 15 века постоянно набирает силу. Этим в общем-то техническим термином именовали приватизацию общинных (открытых) полей, выпасов и изъятие крестьянских наделов – как правило, в пользу лорда-землевладельца и его крупных арендаторов. Большую роль в экспроприации крестьянства сыграла и ликвидация трех тысяч английских монастырей. Корона отняла у них всё, чем они владели, нередко с погромами и насилием. (Английские нравоучители как-то не любят вспоминать жестокие преследования церкви на их собственной территории.) Монастырские земли были переданы и распроданы буржуазному «новому дворянству». Для крестьянских общин, населявших эти земли, наступили худые времена.

Уже Томас Мор в своей «Утопии», датированной 1516 годом, нарисовал впечатляющую картину социальных последствий процесса огораживаний. Экспроприированное крестьянство превращается в нищих бродяг:

«…Происходит переселение несчастных: мужчин, женщин, мужей, жен, сирот, вдов, родителей с малыми детьми и более многочисленными, чем богатыми, домочадцами, так как хлебопашество требует много рук. Они переселяются, повторяю, с привычных и насиженных мест и не знают, куда деться; всю утварь, стоящую недорого, даже если бы она могла дожидаться покупателя, они продают за бесценок при необходимости сбыть ее. А когда они в своих странствиях быстро потратят это, то что им остается другое, как не воровать и попадать на виселицупо заслугам или скитаться и нищенствовать? Впрочем, и тут, как бродяги, они попадают в тюрьму за свое праздное хождение, – никто ведь не нанимает их труд, хотя они самым пламенным образом предлагают его.» [4]

Современники Мора писали: «Там, где сорок человек имели средства к жизни, там теперь всё имеет один человек и его пастух». [5]

В отчетах правительственных комиссий, производивших обследование огораживаний при Генрихе VIII, типичны фразы об их жертвах, исчисляемых десятками семей, даже в случаях огораживания в каком-либо одном маноре (поместье) или селе: «Ушло отсюда с плачем 60 человек, которые вынуждены были стать бродягами и, впав в праздность, частью погибли от голода». [6]

Ранние Тюдоры, будучи монархами абсолютными, в подражание французским коллегам изображали заботу о низших слоях населения, поэтому в 1489 и 1515 принимали акты против огораживаний, которые, впрочем, оказались формальными и безрезультатными. [7]

В реальности законодательство Тюдоров разворачивает борьбу не против причин, обрекающих людей на бродяжничество, нищенство и попрошайничество, а непосредственно против жертв экспроприации – неимущих, ставших нищими и бродягами.

Уже закон от 1495 года наказывал местным властям усилить борьбу с нищенством и бродяжничеством, не останавливаясь перед самыми жестокими мерами. Шерифам (чиновникам короны), мэрам, бейлифам и констеблям надлежало отловить на подведомственной им территории всех бродяг, неработающих и вообще всех «праздных подозрительных» лиц, арестовать их и посадить в колодки, «так, чтобы они (бродяги) оставались в таком положении без всякой пищи, хлеба и воды». Если бродяга будет схвачен еще раз на том же месте, тогда предписывалось снова его арестовать и посадить в колодки уже на шесть суток и содержать истощенного человека на той же голодной диете. Ну и так далее, пока не умрет. [8]

И дальше свирепость идет по нарастающей. Акт Генриха VIII о нищих, изданный в 1530–1531, предусматривал более суровые наказания. Больного и нетрудоспособного нищего за сбор милостыни в другой сотне (мельчайшее территориально-административное образование) предписывалось заключать в колодки с содержанием на хлебе и воде. (Видимо, считалось, что так они поправят свое здоровье). «Здорового нищего» после ареста сдавали мировым судьям – чиновникам, назначаемым короной из числа местных богатых землевладельцев. Последние должны были присудить его к кровавому бичеванию. Нищего раздевали, приковывали к заднему краю телеги и били на протяжении всего пути через то торговое селение (market town) или какое-нибудь другое место, где производилась экзекуция, «до тех пор, пока тело его (нищего) не будет всё покрыто кровью».

После этого окровавленный нищий давал клятву в том, что немедленно возвратится на то место, где родился или проживал до своего наказания в течении последних трех лет, и «там примется за работу, какая ему приличествует». Высеченному за бедность человеку выдавалось удостоверение в том, что он действительно был наказан в таком-то месте, в такое-то время и таким-то образом. (Вот это действительно по-европейски – выпороть и дать на то сертификат качества.) Если нищий не мог или не хотел вернуться к предписанному месту жительства, то наказание повторялось снова и снова. [9]

И вот оказывается, что «родина свободы» является страной кнута. Да и безмерные похвалы либеральных авторов в честь ранней отмены английского крепостничества тоже натянуты. Нет в Англии свободы передвижения, ограбленного пролетаризованнного крестьянина прикрепляют, да только не к земле, которой у него уже нет, а к капиталистам по месту жительства.

Дальнейшим развитием акта 1530–31 года был акт того же Генриха VIII от 1535–1536 года.

Статут запрещал беднякам собирать самим милостыню и предписывал прекратить раздачу индивидуальной милостыни отдельными лицами («чтобы никто не давал открытой милостыни ни деньгами, не чем либо другим иначе, как через общественные ящики…»). Нарушители подвергались штрафу в размере десятикратно превышающем ту милостыню, что они подали «незаконным способом». [10]В воспетом англофилами «обществе индивидуалистов» не дозволяется индивидуально проявлять свои добрые наклонности и помогать людям.

Все эти решительные меры не помогали избавлению от нищеты и бродяжничества, ведь сама система массово производила обездоленных.

Правительственный документ конца царствования Генриха VIII свидетельствует: «Во всех местах королевства Англия бродяги и нищие в течение долгого времени все увеличиваются в своем числе и продолжают еще больше умножаться вследствие лености, этой матери пороков, отчего происходит и ежедневно возрастают воровство, убийство и другие отвратительные преступления и насилия». [11]Что ж это за эпидемия лени у трудолюбивых, как нам всегда, говорили европейцев? После этого подумаешь о некоем предопределенном лицемерии капитализма – в стране недавно еще относительно благополучной, с плодородными почвами и мягким климатом, нищета и бродяжничество приписываются лени ограбленных, а не жадности грабителей.