Ольга Мамонова - Последняя банда: Сталинский МУР против «черных котов» Красной Горки

— Мои родители знали Митиных еще по Бирску, — рассказывает Л. А. Щербакова. — Когда они встретились в Красногорске, то очень обрадовались старым знакомым. Потом мой брат учился в институте с их младшей дочерью, уже после всего случившегося. Будучи подростком, он встретил Ивана где-то у плотины, недалеко от леса. Завязался разговор. Это было в 1952 году. Видимо, брат рассказал о своих мальчишеских столкновениях — то ли из-за девчонок, то ли еще из-за чего. Митин, молчавший до этого, неожиданно сказал — дескать, не бойся никого и ничего, а если что — скажи мне, у меня серьезная команда есть. Сказал как-то жестко, с намеком. Брату стало не по себе, и он избегал его после этого случая.

Война наводнила страну оружием. Его находили в лесах, его обменивали, им торговали, несмотря на тяжелую уголовную статью. Когда в 1944 году к Митину попал наган, он оставил его себе, из любопытства или на всякий случай. История эта темная, концов ее не найти. Митин объяснял, что отнял наган у ребятишек, которые нашли его недалеко от воинской части. Ходили слухи, что его подставили, что он хранил у себя чужой пистолет и не заложил подлинного владельца. Но в те годы закон о несдаче оружия косил всех без разбора. Иван, работавший в несколько смен на оборонном заводе НКВД, не получил снисхождения и был осужден военным трибуналом войск НКВД Московского военного округа на пять лет лагерей. Ему было семнадцать лет, и День Победы он встретил в тюрьме. У многих его сверстников была похожая история. И Самарин, и Аверченков не стали сдавать найденное в лесу оружие. Шла война, и они научились им владеть — трофейным «вальтером», наганом и, конечно, легендарным пистолетом ТТ.

Кстати, генерал Федор Токарев, создатель пистолета ТТ, часто бывал на Красногорском заводе. Он был не только прекрасным оружейником, но и участником других проектов военного и гражданского назначения. В 1949 году все руководство завода встречало его правительственный лимузин у главной проходной. Токарев привез образец нового панорамного фотоаппарата. Однако пистолеты он делал лучше. Ведущие специалисты завода сразу выявили недостатки фотокамеры, но боялись высказать это напрямую. Уйдя от прямой конфронтации — ведь сам Сталин называл Токарева своим личным другом, — красногорские оптики провели дополнительные испытания фотоаппарата в условиях искусственного тумана. Токарев был раздражен оказанным приемом и уехал.

— Напустили тумана, — бросил генерал на прощанье.

Через несколько месяцев его главное детище — ТТ — станет смертоносной игрушкой в руках красногорской банды.

Большая часть срока, который Иван Митин провел в тюрьме до амнистии, пришлась на начало так называемой сучьей войны. Его лагерный опыт навсегда остался закрытой темой, но то, что творилось в послевоенных зонах, не могло не втянуть его в свою жуткую воронку.

Как разорвалась бомба сучьей войны? Многие уголовники, воевавшие в штрафных батальонах, были крупными авторитетами в воровском мире. А воровской закон жестко карает отступников. Взять в руки оружие и воевать на стороне государства — преступление. Сотрудничать с органами — преступление. Знаменитая фраза Жеглова-Высоцкого «Вор должен сидеть в тюрьме!» парадоксальным образом отвечает убеждениям и самих блатных. Зона — это их собственный мир, свой монастырь, куда, как известно, со своим уставом не лезут. Если ты взял оружие и твои интересы, даже невольно, совпали с интересами государства, — ты трус и ссучившийся. Сотрудничество с властью имеет много тонкостей в блатном мире: зек механически выполняет просьбу охранника принести что-нибудь — ссучился; ударил в гонг звать на обед — значит, ссучился; участвовал в уборке территории — снова преступил воровской закон.

«Вы лучше лес рубите на гробы. В прорыв идут штрафные батальоны…» Этими гробами штрафники угрожали фашистским полчищам. Но гробы были уготованы и им самим. В них стреляли не только немецкие солдаты и советские заградительные отряды. Вернувшихся с войны зеков приняло в штыки третье войско — воровское. Штрафников снова стали истреблять — теперь уже свои, истреблять с жестокостью и ненавистью.

Уголовников с судьбой или, скорее, с характером Левченко из фильма «Место встречи изменить нельзя» были единицы. Многие уголовники соглашались идти в штрафбаты потому, что война давала возможность вырваться на свободу, снова почувствовать оружие. Война означала риск. И мародерство. В Красногорске мародерство пережили так же, как и в Москве. Целыми подводами приезжали в опустевший город жители близлежащих деревень и опустошали квартиры, наспех оставленные перед эвакуацией.

Идти в штрафной батальон предлагали закоренелым преступникам и убийцам, презиравшим и жизнь, и смерть. Но на фронте многие быстро поняли, что в этой войне и жизнь, и смерть — совсем другого, высшего порядка. Умение быстро принимать решения, потеря товарищей, ненависть к врагу постепенно расшатывали моральный кодекс блатных. Послевоенный синдром срезал их так же, как и других фронтовиков. Мир вокруг изменился сам. На зоне (большинство освобожденных снова попалось на привычном ремесле) они решили, что старый воровской закон надо менять. Участие в войне не только не подняло штрафников в глазах бывших подельников, но и означало измену воровской присяге, отторжение навсегда от звания вора. Их выигрыш у смерти оказался проигрышем в жизни. Оба лагеря воров зашли в тупик. Бывшие штрафники не приняли осуждения их самих, героев (ведь многие из них были награждены медалями), и этим накалили отношения среди блатных авторитетов. Начались отчаянные, кровавые разборки.

О беспределе и характере блатных в послевоенных лагерях дали исчерпывающее представление и Варлам Шаламов, и Александр Солженицын. Но Солженицын обрисовал это племя в отношении к беззащитным интеллигентам, политическим заключенным, в количественном отношении — капле в море уголовников. Шаламов же показал другое: вора против вора. Это страшное, звериное побоище, подогреваемое профессиональной жестокостью, тюремной теснотой, сексуальным воздержанием.

Сначала тюремное начальство не придавало значения уголовной смуте, этому непонятному для них брожению, пока тюрьмы не стали зонами самой настоящей войны. Лагеря разделились на зоны воров и «сук», но скоро и этого стало недостаточно. Целые золотые прииски и больницы были закреплены за «суками» или ворами. Северное управление стало воровским, Западное — сучьим. Огромные лагерные территории приступили к защите и нападению. Из зон выволакивали трупы. Разоблачали «сук» — их вешали и резали. Разоблачали воров — по какой-то блатным свойственной интуиции, по наводкам, по татуировкам.