Елена Прудникова - Мифология «голодомора»

Наряду с этим развитие машинизации, в частности тракторизации земледелия, создает в связи с невозможностью рационального использования сложных и дорогостоящих с.-х. машин в индивидуальном порядке, новый важнейший источник развития коллективного земледелия на почве роста крестьянского хозяйства. Содействуя вовлечению в коллективное движение, главным образом в простейших формах машинных товариществ и товариществ по обработке земли, все более широких слоев крестьянского населения, машинизация сельского хозяйства подводит вместе с тем под колхозное строительство необходимую техническую базу …

… Дальнейший рост и углубление этого движения будет зависеть, с одной стороны, от дальнейшего расширения крупной промышленности, развития индустриализации страны и технического прогресса крестьянского хозяйства и, с другой, от развития кооперирования крестьянского населения и роста самодеятельности бедняцких и середняцких масс деревни ».

Действительно, ставка на колхозы решает практически все неразрешимые проблемы, на которых сломала себе шею столыпинская реформа. Она обеспечивает становление крупных хозяйств, при этом без массовой гибели населения (принято перед словом «гибель» добавлять «обнищание» — однако нищать там было уже некуда). Колхозы, в отличие от англо-саксонских частных хозяйств, не выбрасывают лишнее население на обочину жизни, а аккумулируют в себе, давая ему хоть и скудные, но все же средства к существованию до тех пор, пока растущая промышленность не впитает в себя избыточные трудовые ресурсы.

На самом деле коллективизация — куда более сложный процесс, комплексный, многосторонний. Например, он накрепко завязан с начавшимся массовым выпуском сельскохозяйственной техники, со столь же стремительным развитием агрономической науки, с селекцией, созданием новых сортов — всю эту дорогостоящую роскошь бесполезно было заводить для индивидуального хозяйства с его сохой и трехпольем. Приведенный в первой части драматический рассказ о развитии здравоохранения в окрестностях города Конотопа тоже сюда относится — в коллективизированном селе здравоохранение, образование, санпросвет и прочие правительственные инициативы давались много легче и дешевле. Ту же вошебойку предпочитали возить не по деревням, а по колхозным полевым станам.

Но была у коллективизации и вторая сторона. Большевики, конечно, не думали, что все пройдет гладко, но едва ли ожидали столь бешеного сопротивления, на которое, едва появившись, натолкнулись колхозы. Казалось бы, нашли бедняки способ совместно выживать — ну и слава Богу! Кому и чем мешают коллективные хозяйства?

А ведь оказалось — мешают, и еще как! Мешают настолько, что в течение ближайших пяти лет страна будет фактически находиться в состоянии внутренней войны. Нынешние историки полагают, что это правительство воевало с народом, который не мог смириться с потерей своего сивки, своего поля и своей свободы распоряжаться выращенным урожаем. Хотя 70 % деревенского народа с этого поля ничего, кроме горба, не имели — даже прокормить себя, и то не могли. И позвольте уж не поверить, что власть воевала с народом. Большей части народа с появлением колхозов хуже не стало. Надо очень не любить людей, чтобы утверждать, что их следовало оставить в русском деревенском аду на вечные времена.

Так что война власти с народом не проходит. Может быть, по ту сторону линии фронта находился столыпинский «достаточный крестьянин»? Ну, а ему чем мешает колхоз? Он — сам по себе, а колхоз — сам по себе. Одного-двух батраков, если понадобится, он всяко сыщет, деревня большая, бедняков в ней достаточно и помимо колхозников.

Так кому с такой непреодолимой силой помешали колхозы?

Для того чтобы это увидеть, надо снова окунуться в мир терминов и разобраться в значении двух вроде бы хорошо известных слов. Мы ведь знаем, кто такие нэпман и кулак? Нэпман — мелкий частный предприниматель, кулак — богатый крестьянин. Ведь знаем, да?

Поначалу так же думало и советское правительство. Как в Кремле, так и на местах все время пытались определить: где та имущественная граница, за которой зажиточный крестьянин становится кулаком?

Например, Каменев в 1925 году утверждал, что кулацким является любое хозяйство, имеющее свыше 10 десятин посева. Но 10 десятин в Псковской области и в Сибири — это совершенно разные участки. Кроме того, 10 десятин на семью из пяти человек и из пятнадцати — это тоже две большие разницы.

Молотов, отвечавший в ЦК за работу в деревне, в 1927 году относил к кулакам крестьян, арендующих землю и нанимающих сроковых (в отличие от сезонных) рабочих. Но арендовать землю и нанимать рабочих мог и середняк. У какой-нибудь вдовы в хозяйстве две крепких лошади, сын-работник и батрак — ну, и какая она кулачка? А реальный кулак вполне мог обходиться вообще без батраков — если имел пятерых сыновей или если его хозяйство было не земледельческим, а торгово-ростовщическим, например…

Предсовнаркома Рыков тоже пошел по экономическому пути. К кулацким он относил хорошо обеспеченные хозяйства, применяющие наемный труд, и владельцев сельских промышленных заведений. Это уже ближе, но как-то все расплывчато. Почему бы крепкому трудовому хозяину не иметь, например, мельницу или маслобойню?

«Внизу», на местах, все было еще проще: там с удовольствием подхватили идущие сверху тезисы и в каждом зажиточном хозяине стали видеть врага. В апреле 1926 года на совещании деревенского актива Ленинградской губернии один из выступающих говорил: «Мы знаем, что богатый крестьянин — это тот, кто живет своим трудом. Это середняк. Но если хозяин побогаче, мы зовем его кулаком».

Звать-то можно как угодно. Однако если собутыльник собутыльнику по пьянке кричит: «Ты козел!» — это не значит, что у его приятеля рога вырастут. И «хозяин побогаче» едва ли приобрел на своем трудовом пути нечто такое, что кардинально отличает его от соседа-середняка. Повторяем: не просто отличает, а кардинально.

Иначе к вопросу подошел «всероссийский староста» Калинин, сам по происхождению крестьянин-середняк, знавший те нюансы деревенской жизни, которые марксистам-интеллигентам были неведомы. На заседании Политбюро, посвященном кооперации, он говорил: « Кулаком является не владелец вообще имущества, а использующий кулачески это имущество, т. е. ростовщически эксплуатирующий местное население, отдающий в рост капитал, использующий средства под ростовщические проценты ».

Неожиданный поворот, не правда ли? Однако Калинин в таком подходе не одинок. Нарком земледелия А. П. Смирнов еще в 1925 году писал в «Правде», которая служила основным практическим, корректирующим руководством для местных деятелей: