Эрнест Хемингуэй - Старый газетчик пишет...

— Это правда, бвана, — сказал он мне и, когда я посмотрел на него, добавил: — Брат, я назвал тебя так, не подумав и не желая обидеть. Ты и я пахнем одинаково, сам знаешь.

Положение белого в Африке всегда казалось мне глупым, и я вспомнил, как двадцать лет назад меня пригласили послушать миссионера-мусульманина, который объяснил нам, своей аудитории, преимущества темной кожи и недостатки пигментации белого человека. Сам я достаточно загорел, чтобы сойти за метиса.

— Посмотрите на белого человека, — сказал миссионер. — Он ходит под солнцем, и солнце губит его.

Стоит ему открыть свое тело солнцу, как оно сгорает, покрывается волдырями и гниет. Бедняга вынужден укрываться в тени и убивать себя алкоголем, коктейлями и смесями вроде «чота пег», [81] «Чота пег» — виски с содовой водой, которое пьют обычно с наступлением вечера. Название это перенесено в Кению из Индии английскими чиновниками. потому что он в ужасе от мысли о предстоящем солнечном дне. Понаблюдайте за белым человеком и его мванамке, [82] Женщина. его мемсаиб. Женщина, если она выходит на солнце, покрывается коричневыми пятнышками, как при проказе. Если она продолжает оставаться на солнце, то кожа слезает с нее, как с человека, прошедшего сквозь огонь… Бедняга белый боготворит лошадь. Но стоит его лошади попасть в местность, где водятся мухи, и она умирает, равно как и его собака.

— Бедный белый человек, — говорил миссионер, — кожа у него на ступне ненастоящая, потеряв ботинки, он погибает, ведь он не может ходить босиком. Им правят женщины. Даже во главе его племен попадаются женщины. Посмотрите на лицо мванамке на таллере времен Марии Терезии. [83] Мария Терезия (1717–1780) — императрица т. н. Священной Римской империи. Вот такие мванамке и правят белым человеком. На протяжении целой человеческой жизни англичанами правила старуха, до сих пор на некоторых шиллингах можно видеть ее изображение. И все же белому не стыдно, что им правят женщины. Только немцами правили мужчины, и вы знаете, какие они, эти немцы. По сравнению с англичанами они все равно что морани [84] Молодой человек. по сравнению с мтото [85] Ребенок. . Но и немец, как бы он ни был хорош, не может устоять против солнца — кожа его тоже становится красной, еще краснее, чем у англичанина.

— Белый человек краснеет, когда живет с нами и попадает под солнце, а когда он у себя на родине, то лицо у него цветом походит на лизунец. Лишенный пива и виски, он не может держать себя в руках и начинает ругать своего бога, младенца Христа. А теперь я расскажу вам о младенце Христе, — продолжал миссионер. — В поклонении этому младенцу и проявляется инфантильность белого человека. Эта болезнь гложет мозг белого человека, подобно червю, и заглушить ее он может только пивом, виски и джином с содовой, и так, пока снова не начинает проклинать дитя, которое боготворит. Братья, у этого самого младенца была мать, но не было отца. Белый человек допускает это, о чем мне самому довелось услышать в так называемой «школе для обращенных», которую я посещал, дабы лучше познакомиться с их верой и успешнее противостоять ей. Родился младенец в семье плотника, достойного человека, которому в жизни выпал всего лишь один осел да еще жена, которая произвела на свет младенца Христа и при этом не спала со своим мужем. Клянусь вам, белые люди верят во все это. О предстоящем рождении младенца этой непорочной жене доложил человек с крыльями ндеге. [86] Птица, знамение. Настоящей ндеге, а не самолета. Птичьи крылья с перьями. И белый человек всему верит, а истинную религию считает языческой и ошибочной.

В то чудесное утро я не пытался вспомнить всю проповедь миссионера. Это было давно, и я успел забыть ее наиболее яркие места…

Утром, когда Муэнди принес чай, я уже встал, оделся и сидел у потухшего костра в двух свитерах и шерстяной куртке. Ночь оказалась очень холодной, и я не знал, распогодится ли днем.

Птица, знамение.

— Развести костер? — спросил Муэнди.

— Небольшой, на одного человека.

— Вы бы поели, — сказал Муэнди. — Мемсаиб уехала, и вы забываете поесть.

— Я не хочу есть до охоты.

— Охота может быть долгой. Поешьте теперь.

— Мбебиа не проснулся?

— Все старые люди проснулись. Спят только молодые. Кэйти сказал, чтобы вы поели.

— Ладно, поем.

— Что вам принести?

— Фрикадельки из трески и мелко нарезанный жареный картофель.

— Съешьте печень антилопы и бекон. Кэйти сказал, мемсаиб велела вам принимать таблетки от лихорадки.

— Где таблетки?

— Вот. — Он достал пузырек. — Кэйти сказал, чтобы вы съели их при мне.

— Хорошо, — сказал я и проглотил таблетки.

— Что вы надели? — спросил Муэнди.

— Полуботинки и теплую куртку для начала и нательную рубашку на случай, если станет жарко.

— Я потороплю остальных. Сегодня очень хороший день.

— Да?

— Все так думают.

— Тем лучше. Мне тоже кажется, что день будет хорошим.

— Вам что-нибудь снилось?

— Нет, — сказал я. — Правда нет.

— М'узури, — сказал Муэнди. — Я расскажу Кэйти.

В полдень стало очень жарко, и, хотя мы ничего не подозревали, впереди нас ждала удача. Мы ехали по территории заповедника, внимательно осматривая деревья, на которых мог укрыться леопард. Леопард этот доставил много неприятностей, убить его меня просили жители шамбы, где он задрал семнадцать коз, и я охотился по поручению департамента охоты, так что, преследуя его, мы могли пользоваться машиной. Леопард, некогда официально считавшийся вредным животным, а теперь находящийся под охраной государства, ничегошеньки не знал о своем переводе в другую категорию, а не то он никогда не убил бы семнадцать коз, из-за которых стал преступником и вновь оказался в прежнем положении. Семнадцать коз за ночь, пожалуй, многовато, тем более что больше одной ему все равно никогда не съесть…

Мы выехали на великолепную поляну. Слева от нас стояло высокое дерево, две толстые ветви которого расходились параллельно земле: одна влево и другая, более тенистая, вправо. Это было раскидистое дерево с густой кроной.

— Вот идеальное место для леопарда, — сказал я Нгуи.

— Ндио, — сказал он очень тихо. — Он как раз на этом дереве.

Матока поймал наш взгляд и, хотя он не мог нас слышать и не видел леопарда, остановил машину. Я вышел из машины, прихватив старый спрингфилд, который держал на коленях, и, встав твердо на ноги, увидел леопарда, длинного и тяжелого, распластавшегося на уходившей вправо толстой ветви дерева. Очертания его длинного пятнистого тела растворялись в тени дрожащих на ветру листьев. Он лежал на высоте в шестьдесят футов в идеальном для такого чудесного дня месте, и с его стороны это было большей ошибкой, чем бессмысленное убийство семнадцати коз.