Моника Варненска - Бамбук шумит ночью

Заходим и тут на склад медикаментов. Вижу этикетки с надписями: Москва и Свердловск, Иена и Будапешт, Варшава и Прага. Эта больница — одна из нескольких, действующих в освобожденных зонах и подчиненная органам Патет Лао, — рассчитана на 100 больных, но может принять и больше. Персонал довольно многочисленный: двадцать пять человек, в том числе пятеро врачей, получивших образование за границей. Мой собеседник, например, закончил медицинский факультет во Франции. При этом не надо забывать, что каждый сотрудник больницы независимо от своей основной работы выполняет и другие задания. Каждая больница — это не только лечебное учреждение, но и центр распространения санитарных и гигиенических знаний в данной местности. А так как обычно район большой, то приходится колесить по нему когда на велосипеде, когда на попутной машине, но чаще всего пешком, под непрестанной угрозой летающей в небе смерти…

Осточертевшая сырость гнетет, мучает и душит. Порой мне кажется, что я больше уже никогда не увижу солнца. А что же тогда говорить людям, которые в этих архитрудных условиях, в глубине подземелий и горных пещер, живут годами ?!

Доктор Помнек с гордостью показывает мне свое хозяйство: помещения для больных, операционный зал, перевязочную, лабораторию, склад медикаментов. Все это расположено на разных «этажах» разветвленного подземелья (пожалуй, даже подскалья!). В подземной канцелярии больницы над столом главврача висит план этого лабиринта.

— От холеры и оспы мы спасаемся благодаря профилактическим прививкам, которые применяем во все больших масштабах, — рассказывает доктор Помнек. — Однако мы не всегда уверены в успехе. Новая волна эпидемии может нахлынуть из соседних районов, контролируемых американцами: там прививок не проводят. Опасен и Таиланд, где врачебная помощь поставлена очень плохо. У многих наших больных — зоб. Причина этого заболевания — недостаток соли и йода. Детские болезни тоже одна из важных проблем нашего здравоохранения.

…Мы сидим в «директорском кабинете» доктора Помнена за чашкой чая. Нашему разговору сопутствует неутихающий шум воды, которая точит скалы. От проникновения воды сюда, как и в остальные помещения больницы, нас защищает «крыша» из гофрированного железа, прикрепленная к каменному своду. Доктор Помнек — толстощекий, в клетчатой рубашке — выглядит гораздо моложе своих 33 лет. Он бегло говорит по-французски — не хуже, чем Самбат. Интересуется: когда я в последний раз видела Париж? Называет знакомые уголки города на Сене. Он провел там несколько лет, учился в мединституте.

А что может рассказать о себе кадровый работник Кхамфет, крестьянский сын из провинции Луангпрабанг? Отрицательное движение головы: ничего особенного.

— Родился я в бедной крестьянской семье. Отца потерял, когда мне было всего четыре года. Нас, детей, было пятеро. Женился рано, но до этого несколько лет работал в семье будущей жены. Такой был обычай (он известен и во Вьетнаме, где его называют эдзе, то есть «создавать зятя» — записываю я на полях блокнота)… С пятидесятого года участвую в освободительном движении. А моя жена уже в пятьдесят третьем году стала активисткой Союза женщин Лаоса. Еще при колонизаторах она научилась немного читать и писать, сейчас закончила программу пятого класса начальной школы и продолжает учиться дальше… Долгие годы я служил в армии, теперь принимаю активное участие в пропагандистской работе Патриотического фронта… Это все. Как видите, ничего особенного, необычного.

Я не сдаюсь и продолжаю расспрашивать: были ли сильные переживания, трагические эпизоды пли события? Некоторое время Кхамфет молчит, наконец, подавив вздох, говорит неторопливо:

— В пятьдесят восьмом — пятьдесят девятом годах меня арестовывали трижды. «Свои». Но потом эти «свои» оказались такими же, как и наши враги, даже похуже… Нелегко было вырваться из лап «специальных сил» вьентьянской армии, особенно если подозревали, что человек участвовал в освободительной борьбе. В третий раз было совсем плохо. Меня арестовали в Фонгсали и держали в местной тюрьме. Мне и моим товарищам грозил расстрел. Дня через три-четыре предстояла казнь. Мы узнали об этом из подслушанных разговоров охраны. Вы спрашиваете: был ли суд?.. Ни о каком суде и речи не могло быть! Мы подумали и решили, как говорится, поставить все на одну карту: попытаться бежать. Да, мы знали, что идем на смертельный риск, но другого выхода у нас не было. Мы рассчитывали на то, что нас пятеро, а охранников будет лишь двое.

— Можно поподробнее?

— Хорошо… Часов около семи вечера охранники принесли нам еду. Открыли дверь нашей камеры, а винтовки поставили у стены, по ту сторону. Мы бросились на них, завязалась жестокая схватка… Охранники погибли, но до этого успели убить двух наших товарищей. Мы втроем вырвались на свободу! Один был ранен, но потом выздоровел… Вы говорите: рискованный шаг? Да, конечно. Но это был единственный шанс. Вот я теперь живу, работаю, сражаюсь, но ведь с таким же успехом я мог погибнуть в Фонгсали в тот памятный вечер или несколько позднее — во время казни, не так ли?

Молодой врач смущенно улыбается, когда я спрашиваю его о трудных моментах жизни. Несмело говорит:

— Я… видите ли… у меня таких моментов в жизни не было. Да, понимаете ли, не довелось… Я провел спокойное, обеспеченное детство в доме сравнительно богатых родителей, во Вьентьяне. Потом учился в лицее имени Жан-Жака Руссо в Сайгоне. Вот вы рассказывали нам о студенческих забастовках, то и дело возникающих в этом городе, да? А я вот помню иные события, иные выступления — против режима Нго Динь Дьема. Помню и массовые демонстрации возле президентского дворца, горящие автомобили, стрельбу на улицах… Режим в нашем лицее тогда отличался особой строгостью, и я боялся, что меня могут исключить из школы. Но любопытство взяло верх над страхом: я выбрался на улицу и мне довелось увидеть многое…

— А потом, что было потом?

— Учился во Франции и постепенно пришел к решению, что единственно возможный путь — путь патриотической борьбы. Я стал участником Комитета студенческой помощи и солидарности с Лаосом. Потом вошел в руководящее ядро этого Комитета… Наше положение было довольно трудным: ведь мы были направлены на учебу за границу в качестве стипендиатов вьентьянского правительства. Мы не раз выступали против посольства этого правительства, отражавшего реакционные позиции Вьентьяна.