Лидия Сычёва - Время Бояна

Валентин Сорокин — «последний из могикан». Он ещё успел ощутить силу уральских гор, прозрачность бурливых рек, тепло родного дома — сильно, сильно разоренного войной, но все же не выстуженного и не отравленного нынешней телезаразой. Главный герой (лирический, автобиографический) редкий нынче человек — дерзкий и решительный, стремительный и волевой, нежный с любимой и беспощадный к врагам Отечества. Пройдут не столетия, десятилетия, и мы, боюсь, таких людей будем воспринимать как былинных полусказочных героев. Потому что уродство окружающего мира всё чаще приводит к тому, что высокие чувства, посещающие нас, мы уже не в силах выразить достойными словами.

Изменился человек, изменился и писатель. И теперь «массы» смотрят на литераторов без ожидания от них духовных высот. Писательство становится возрастным ремеслом — вроде балета. Молодые литераторы гнутся под ветрами экономической конъюнктуры, старшее поколение (кое-кто) еще пытается отстоять «заповедники души». Но всё чаще писатель — это ловкач, овладевший ремеслом плетения криминальных баек. Человек литературы — обладатель экзотической профессии, помогающей зачастую выразить темные стороны человеческого сознания. И люди удивляются не недосягаемости «духовных вождей», а (неосознанно) наглости, с коей они вываливают на читателя своё бесстыдство. С другой стороны, тип современного городского человека настолько мутирован, что ему нужна не книга, а чтиво, убаюкивающее последние импульсы в «демонтированном механизме творческого воображения», т. е. в душе. Востребовано не слово (естественное, природное, живое), а некий его суррогат, замена, вроде «синтетической курицы». Пища «духовная»!.. И она уже — часть техносферы, мертвой, неприродной среды. Строим общество потребления. Что же будет?

Да, исчезновение (убывание) серьезной литературы — признак ослабления человека. Синтетические жанры — кино, сериалы, телевидение создают образ с помощью «подпорок». Телештучки — костыли, без которых человеческому сознанию уже «дискомфортно». Телевидение дает готовые образы — они компенсируют раннее разрушение творческого воображения. Пока что остаются люди, способные ощутить гений Толстого, но вскоре они могут и исчезнуть. Неужели наших детей и внуков ждет судьба городских птиц с умерщвленными инстинктами?

«Не надо нам богатств чужих. Не надо нам краев нерусских. Не надо нам величия незаконного. Богатство наше — Россия. Край наш — Россия. Величие наше — Россия. Оставьте нас в покое. Но кто нас в покое оставит?» Нет, никто нас в покое не оставит! Нету у нас Великой китайской стены. Нет миллиардного населения, как в Индии. Нет энергии для защиты своей веры, как у мусульман. А есть родное слово, которое может очень многое, если ты убежден, уверен в себе и в нём. «Что же меня волнует, что держит на земле? Отвечаю с предельной откровенностью: красота, верность, Россия, призвание мое — плакать и восторгаться!»

Чувства — это краски, которыми мы расцвечиваем мир. Я читаю Валентина Сорокина, и думаю: как богата его палитра художника, и с какой щедростью он ею распоряжается! «Министры, вице-премьеры, председатели… В облезлом и опасном вагоне — не ездят. Дремлют — в спецмашинах, бронированных, учли нрав и привычки вождей. Развалятся, откинутся, в пророческих мыслях, на спинку — скорость свистит, шофер не спасует. Самолеты обожают. Серебристые, президентские. Мошкара». Чудо — язык, чудо — честность художника, чудо — изобразительная сила. И я думаю, неужели у нас настали времена, когда люди будут готовы пить из бензиновой лужи, а не из чистого родника?! Хотя… Чистых красок сейчас становится все меньше, как меньше становится чистого воздуха и воды, чистых помыслов у политиков и чистых денег у экономистов. Растить чистоту чувства в себе при всеобщей грязи — задача непростая и длительная, очень трудная. И, пожалуй, если молодому человеку с помощью ТВ будут внушать, что бензиновая лужа это и есть горный ручей, что ж, наклонится и зачерпнет. Поколение «Пепси».

Но культура — это, прежде всего, чистота. Не религиозная святость — нам, простым смертным, это недоступно, но хотя бы мирская чистота — честность, в слове и поступке, в отношении к книге, к матери, к бытию. А воспитание чувств — основная, как мне кажется, задача литературы. Человек чувствующий ужаснется чужой нищете, не оставит в беде ближнего. Он всегда думает больше, чем о благополучии своего желудка. Разве чувствующий человек согласится с отравлением рек и океанов, с уничтожением народов и языков, с циничным унижением России и всего русского в самой же России? «Почему же предатели русского народа отнимают у русского народа память? А потому, потому — дабы князь Александр Невский не окликал нас во дни беды русской, не звал нас подняться и перевернуть космополитическую ордынскую набежь».

Патриотизм — это, прежде всего, чувство. Много нынче говорят о том, что русскому человеку свойственна широта, что он никогда не обращает внимания на национальность, что он всегда «выше» этих вопросов и т. п. Всё это так. И всё это относится ко времени естественного доминирования русских практически во всех сферах жизни — экономической, политической, культурной, демографической. Ныне, когда ситуация абсолютно противоположная, нечего ждать от русских прежних качеств. Более того, «карнавальная демонстрация» «всемирной отзывчивости» ставит русских в смешное, чаще в глупое положение. Пародирование и насмешки над русской «широтой» и «доверчивостью» — ныне не случайно любимый сюжет «телесатириков». Сейчас стыдно быть русским и быть национально безграмотным. Знание дает силу. Умноженное на веру, на физическую силу, на чувство исторического времени, оно и дает русского человека. Николай Данилевский писал: «…Русский, перестающий быть русским, обращается в ничто — в негодную тряпку, чему, каждый, без сомнения, видел столько примеров…». И тот, кто отпал от нравственности — в слове ли, в экономике, политике — обязательно будет наказан. Богом, природой, ходом событий — это уж кто как трактует. Но наказание — неминуемо.

А всё идет к тому, что русская национальная культура будет оттеснена на периферию (вроде бардовской песни в советские времена), и эта периферийность сама же станет теснить и дробить захваченную «нишу» — произведения начнут мельчать качественно и количественно. «Верх» же будет захвачен чудовищным космополитическим коктейлем, противным внешне, внутренне, по форме и содержанию всему русскому. Это вызовет огромное отвержение русских людей от искусств, от красоты, заключенной в искусстве. «Низам» же бросят, как кость, массовую культуру, эстраду и литературу, основанную на угасающих инстинктах, «телесном низе» и бытовой пошлятине. Потому борьба за души людей — самая беспощадная из всех незримых сражений. Валентин Сорокин говорит нам: