Никола Бональ - Толкиен. Мир чудотворца

Далее Гэндальф с горечью замечает:

«Словом, в Разделе отыщутся силы, способные на время сдержать врага, — да и в других местах такие силы есть, даже у вас, в мирной Хоббитании. Но если течение событий не изменится, свободные земли превратятся в островки, окруженные океаном Черного воинства — его собирает Властелин Мордора…»

Слово «островки» представляет для нас интерес постольку, поскольку на кельтском языке оно означает труднодоступные места, таящие нечто сокровенно–первозданное, сокрытое от мира живых людей. Но, даже невзирая на грядущую угрозу, как в данном случае, Фродо забывает про жестокие битвы и всецело отдается счастливой прогулке одинокого мечтателя…

«На другой день, проснувшись с рассветом, Фродо, превосходно отдохнувший и бодрый, решил прогуляться по берегу Бруинена. Когда он оделся и вышел в парк, из–за отдаленной горной гряды встало огромное, но неяркое солнце, в воздухе серебрились осенние паутинки, на листьях мерцали капельки росы, а над речкой таяла предрассветная дымка. Сэм молча шагал с ним рядом.., удивленно разглядывая далекие горы, покрытые сверкающими снежными шапками».

Во время паузы в повествовании о странствиях locus amoenus источает покой, наполненный таинственными звуками, которые навевают нам, читателям, воспоминания о благодатных библейских местах, чарующих островах кельтского мира или толкиеновского Валинора:

«Солнечное утро разгоралось в день, под берегом мерно шумела река, небо звенело птичьими трелями, и Фродо показалось, что его злоключения, так же как разговоры о грозной туче, встающей над миром, приснились ему — слишком спокойным, ясным и ласковым было это осеннее утро…»

Locus amoenus предстает здесь как некий образ, возникший из внутреннего мира мудреца, который достиг высшего блаженства, сумев полностью абстрагироваться от мира внешнего. Нечто подобное можно наблюдать и в «Сильмариллионе» — во время сотворения Гондолина, Потайного Града, или Дориата, Потайного царства. Эти возвышенные оплоты не так–то просто обнаружить, а осквернить — и подавно. Однако по законам Скончания Веков и круговорота жизни и смерти они обречены. Все имеет свой конец, говорит Толкиен, и утешение, хоть и мало–мальское, лишь в том, что все имеет продолжительность:

«Долгим был срок Гондорского королевства на юге; а в иное время ослепительным своим блеском оно навевало воспоминания о могущественном Нуменоре до его падения».

Ступив в Лориэн, Леголас замечает:

«Лихолесские эльфы не бывали в Лориэне много десятилетий.., но, как я слышал, наши сородичи успешно сдерживают Завесу Тьмы, хотя их владения сильно уменьшились».

Потайной духовный центр — неизменный объект внимания эзотерической литературы; не случайно тот же Генон посвящает этому целую главу в своей книге «Властелин мира». Лориэн заключен в незримые охраняемые пределы, подобно Гондолину и Дориату. И сохранился он, как мы дальше узнаем, благодаря Галадриэли: как ни силится проникнуть в него враг — все тщетно. Один из таких пределов — Нимродэль: хотя эту речку местами можно перейти вброд, Черным Всадникам это не под силу.

«Это Белогривка [по–эльфийски Нимродэль]! — воскликнул Леголас. — О ней сложено немало песен, и мы, северные лесные эльфы, до сих пор поем их, не в силах забыть вспененные гривы ее водопадов, радужные днем и синеватые ночью… Но некогда обжитые берега Белогривки давно пустеют. Белый мост разрушен, а эльфы оттеснены орками на восток… Я спущусь к воде, ибо говорят, что эта река исцеляет грусть и снимает усталость…»

Следом за ним и «Фродо вступил в прохладную воду… и ощутил, что уныние, грусть, усталость, память о потерях и страх перед будущим, как по волшебству, оставили его».

Locus amoenus — понятие географически–временное, но при том и магическое. Оно предполагает переход в иной мир и иное время, как в случае с кельтскими Силами (78) Силы — в кельтской мифологии божественные существа, обитавшие под землей в холмах, пещерах, расщелинах скал, а также на чудесных островах в океане. . Во всяком случае, так происходит с Фродо:

«Еще над Ворожеей ему вдруг почудилось, что он уходит из сегодняшнего мира, как будто шаткий мостик был перекинут через три эпохи и вел к минувшим Предначальным Дням. В Стэрре это странное ощущение усилилось… и Фродо не мог отделаться от мысли, что вокруг него оживает прошлое. В Разделе все напоминало о прошлом, а здесь [в Лориэне] оно было живым и реальным».

И то верно: в Лориэне, где все было пропитано благодатным прошлым, путник словно переступал незримую грань и оказывался в ином временном пространстве. Должно быть, такое же чувство испытал и сам Толкиен, когда впервые попал в Венецию. Но, увы, с приходом в Лориэн мытарства для его героев не закончились — как, впрочем, и радости:

«Фродо… взволнованно огляделся. Хранители [братья по Кольцу] стояли на огромном лугу. Слева от них возвышался холм, покрытый ярко–изумрудной травой. Холм венчала двойная диадема из высоких и, видимо, древних деревьев, а в центре росло еще одно дерево, громадное даже среди этих гигантов. Это был мэллорн — исполинский ясень — с белой дэлонью в золотистой листве. Внутреннее кольцо древесной диадемы образовали тоже исполинские ясени, а внешнее — неизвестные хоббитам деревья с необыкновенно стройными белыми стволами и строго шарообразными кронами, но без листьев. Изумрудные склоны округлого холма пестрели серебристыми, как зимние звезды, и синими, словно крохотные омуты, цветами, а над холмом, в бездонной голубизне неба, сияло ясное послеполуденное солнце».

В этом благодатном краю, достойном, как в Каббале (79) Каббала — мистическое течение в иудаизме. , самых высших берахот (80) Берахот (букв. «Благословения», «Славословия») — благодарственные и хвалебные молитвы в иудаизме. , герои, конечно же, и сами преображаются:

«У подножия кургана они увидели Арагорна, молчаливого и неподвижного, как ясень Эмроса; в руке он держал серебристый цветок, а глаза его светились памятью о счастье. Фродо понял, что их проводник переживает какое–то светлое мгновение, вечно длящееся в неизменности Лориэна».

В конце «Властелина Колец» Арагорн становится участником и вовсе невероятных событий:

«…Гэндальф быстро зашагал по белым плитам двора. Поодаль на ярко–зеленом лугу искрился Фонтан в лучах утреннего солнца, и поникло над водой иссохшее дерево, скорбно роняя капли с голых обломков ветвей в прозрачное озерцо».

Речь идет об умирающем Древе жизни, которое надобно во что бы то ни стало оживить, дабы избавить землю от оскудения. Первые, кто проникается к нему заботой, — Арагорн и Гэндальф, о чем Сэм догадается лишь много позже, когда и сам возьмется оживлять деревья, поникшие в оскверненной Хоббитании.