Михаил Веллер - Любовь зла (сборник)

Так. А давайте скажем: справедливость — это торжество морали, мораль в действии, стремление к постоянной реализации морали в жизни. (См. «Мораль».) А мораль — это идеал человеческих взаимоотношений и вообще идеал мироотношения. Но беда в том, что для понимания сути справедливости это нам ничего не даст, ничего не объяснит — кроме еще одного напоминания, что идеал, по сути своей противопоставленный реальности, принципиально недостижим, и, следовательно, справедливость тоже недостижима. Ну и что?

Справедливость рассматривает предмет (обычно человека) не изолированно — его качества, особенности, поступки берутся во взаимоотношениях с окружающим миром и в сравнениях с аналогиями. Можно сказать: справедливость — это идеал взаимоотношений человека (предмета) с системой (миром).

И эти взаимоотношения должны находиться в некоем моральном равновесии: добро за добро, зло за зло, наказание за преступление. Какое-то качество предмета (доброта, скажем) должно находиться в равновесии с некоторым богатством и здоровьем, а злобу хорошо бы совместить с несчастьем.

Словно есть какое-то количество наложенных друг на друга, но не совпадающих диаграмм, и в какую точку ни ткни — одной точке любой диаграммы должны соответствовать и все остальные точки той же самой диаграммы. Бандит — тюрьма, красавица — любима, доброта — благодарность, талант — слава, и т. д.

Это здорово, и в это можно углубляться, но по этой дорожке мы не пойдем, потому что она никуда не ведет. Эти условные, воображаемые, вымышленные самими людьми «диаграммы» не совпадают с данностью, с Бытием, вот в чем проблема.

Наши представления о справедливости и несправедливости кое в чем не совпадают с данностью Бытия, частью которого мы сами являемся и изменить которое — кое в чем, опять же — мы никак не в силах, как не в силах изменить закон тяготения, скажем.

Расхожие примеры. Несправедливо, что лучшие обычно умирают первыми. И вообще несправедливо, что люди, такие умные и хорошие, умирают, и живут-то недолго, меньше ворона или черепахи. Несправедливо, что таланты при жизни обычно подвергаются гонениям. Несправедливо, что хитрые, бесчестные и черствые больше преуспевают в делах, чем честные и добрые. Несправедливо, что одни рождаются умными, сильными и красивыми, а другие посредственными и убогими. Несправедливо, что женщины рожают в муках, а мужчины только получают удовольствие. А волки безнаказанно едят зайцев.

Короче, природа во многом не соответствует нашим представлениям о справедливости. Мы можем понимать, вздыхать, смиряться, но многие неизменяемые вещи не можем признать справедливыми.

Закономерно, естественно — и справедливо — это вещи разные. Не всегда. Но нередко. И вот это расхождение естественности и справедливости — принципиально и многое помогает понять.

Наши представления о справедливости во многом смещены от природного порядка вещей. Т. е. нереалистичны, нежизненны.

Это означает, что мы недовольны существующим порядком вещей. И нам потребно, чтоб было иначе. И мы хотели бы, чтоб мир был кое в чем иным. И это желание имеет следствиями некоторое стремление к установлению справедливости, т. е. к переделыванию мира. Для чего мы природой и предназначены. Наша избыточная энергетика — способ и средство передела этого мира.

Справедливость — это аргументация стремления к тому, чтоб мир был не таков, каков он есть. Это стремление к идеалу системы взаимоотношений «предмет — мир». Причина и основание существования этого идеала — в том, что мы всегда можем помыслить положение иным, у нас всегда есть хоть капля сил сделать минимальное усилие в том направлении, чтоб изменить существующее положение — уже тем хотя бы, что мы хотим иначе, что мы недовольны сущим.

Какие-то несправедливые вещи и события могут не иметь к нам лично ни малейшего отношения. Нет нам до них дела! Но, кипя жаждой справедливости — мы едем воевать за свободу чужой страны, или собираем деньги в помощь обиженным, или заступаемся за слабого и невиновного. Мы вмешиваемся в жизнь, совершаем действия, изменяем что-то в мире — чего не стали бы делать, не имей представления о справедливости. «Да провались все, мир не переделаешь…»

Вот в чем суть справедливости. Мир не переделаешь, но мы все равно переделываем. Наши чувства жаждут вмешательства в мир — а наш разум обосновывает это стремление.

Ну, а как же быть с первобытным охотником, просящим прощения у убитого кабана, или убийцей, сознающим справедливость своего конца? А справедливость — это не такое простое и однозначное чувство, как может сначала показаться, в него привходит целый ряд мотивов. Один из них — «как мне, так и всем, как всем, так и мне» — это стремление к равенству и равновесию с окружающей средой и, тем самым, к безопасности: я никому не врежу, и мне тогда никто не вредит. Другой из них — инстинкт выживания рода и вида: да, я внутренне признаю, что мне надо сделать козью морду, потому что я действительно сделал плохо другим, а выживать надо всем, так что они имеют полное право сделать бяку теперь надо мной.

Вот все эти три перечисленные теперь мотива и определяют, в основном, каким желает видеть человек соотношение системы «предмет — мир», каковое соотношение в идеально-желаемой ему форме и называется обычно «справедливостью».

Из всех метафорических определений зависти (коих, разумеется, тьма) мне всегда было ближе прочих скрябинское «Зависть — это признание себя побежденным». Жаль, что метафоры мало помогают разбираться в жизни.

Самый вопиющий, пожалуй, пример зависти в мировой истории — это ход 2-й Пунической войны. Род Барка был самый богатый и влиятельный в Карфагене, а славнейший представитель его Ганнибал после Каннской победы стал кумиром народа. Но армия его в Италии таяла, а римляне набирали и выставляли против него все новые легионы. Ганнибал забрасывал карфагенский сенат просьбами о подкреплении, которое окончательно решит судьбу войны — от аргументированных требований он переходил к жалобным мольбам, он взывал и убеждал. И люто завидовавшие его славе, богатству и влиянию сенаторы вынесли, в конце концов, вердикт, вошедший в анналы: «Ты и так побеждаешь, зачем же тебе еще подкрепления». Прошло несколько десятилетий — и римляне смели с лица земли Карфаген, население было вырезано или продано в рабство, и плуг провел символическую борозду через пустошь на месте великого еще недавно города: отныне и вечно быть здесь пусту.

Зависть возобладала над благом государства и собственным. Сами сдохли, но и проклятый счастливчик Ганнибал в конце концов отравился в бегах.

Это весьма близко к известному анекдоту о том, как Бог предложил мужику исполнить любое желание и дать что угодно, но его соседу то же самое будет дано вдвое. Дом — два дома, табун лошадей — два табуна, кубышка с золотом — две кубышки. Мужик долго пучился и озадаченно скрежетал зубами, пока в озарении не попросил: «А забери у меня один глаз!»