Юрий Безелянский - 5-ый пункт, или Коктейль «Россия»

Еще один романтик — Константин Паустовский. И тоже иностранная примесь: «Моя бабушка была чистокровная турчанка родом из Казанлыка во Фракии», — признался однажды Паустовский.

Владимир Амлинский вспоминал:

«Я очень любил тогда Паустовского. Он был одним из самых любимых писателей моего поколения; в казенном и скучном книжном мире он был островом с цветущей травой. На этом островке творилось чудо человеческих отношений, разлук, встреч… Он был своего рода инъекцией прекрасного, романтического. Мир вокруг был труден. Неокрепшая душа, видимо, нуждалась в приподнятости, в том, что Атаров позднее назвал «ветром с цветущих берегов». Кроме всего прочего, у него был уникальный дар популяризатора литературы. Толкователя ее. Человека, умеющего передать вкус и цвет чужого слова…»

Романтизм в советской России — парадокс из парадоксов. Диктатура партии под прикрытием рабоче-крестьянской власти, все прочие классы объявлялись буржуазными и подлежали уничтожению или унижению. Приходилось хитрить. Ловчить. Изворачиваться, как Мандельштаму. Шифровать свои мысли и дневники. Вот Юрий Олеша пробовал писать дневник от чужого имени: «16 апреля 1934 года. Я — советский служащий. Сегодня я решил писать дневник. Моя фамилия Степанов…»

Одна-из записей Юрия Олеши, похожая на крик боли:

«Я не знаю, где я родился. Я вообще не родился. Я не я. Я не не. Не я не. Не, не, не. Я не родился в таком-то году. Не в году. Году в не. Годунов. Я не Годунов».

Все это крайне печально. В действительности Юрий Карлович Олеша польского происхождения (разве можно было тогда этим гордиться?), и родился он в Одессе.

«Я детство и юность провел в Одессе. Этот город сделан иностранцами. Ришелье, де Волан, Ланжерон, Маразли, Диалегмено, Рапи, Рено, Бонифаци — вот имена, которые окружали меня в Одессе — на углах улиц, на вывесках, памятниках и оградах. И даже позади прозаической русской — Демидов — развевался пышный парус Сан-Донато».

«Я был европейцем, семья, гимназия — было Россией».

Судьба Юрия Олеши очень печальна Его не репрессировали. Но он был раздавлен страхом. Как и что? Читайте «Книгу прощания» Юрия Олеши, выпущенную издательством «Вагриус».

Ну, а мы продолжим наши «игры»?

Детство Ефима Зозули прошло в Польше, в Лодзи.

Вместе с Михаилом Кольцовым Зозуля в 1922 году основал журнал «Огонек». В литературных кругах говорили, что Зозуля — это «тип русского американца».

Исследовательница жизни Карла Маркса писательница Галина Серебрякова наполовину полька: ее мать Бронислава Красуцкая, сокращенно Бронка.

Писатель Александр Бек (когда-то кипели бури по поводу его романа «Новое назначение»). Его дочь Татьяна Бек пошла по отцовским писательским стопам. В одном из интервью она призналась:

«Всю жизнь мечтала побывать в Скандинавии. Гены. Мой отец, Александр Альфредович Бек, был обрусевшим датчанином. Для меня родовые корни вовсе не пустые слова. Верю в мистику происхождения. От скандинавов досталась по наследству странная во мне обязательность, даже занудливый педантизм. Подчас отчетливо дает о себе знать еврейская горячность, пассионарность. Это от мамы — Наталии Лойко. На эту тему у меня есть строки:

Нежданно-негаданно выпала удача месяц погостить в Швеции… почувствовала там необычайный прилив энергии — словно в меня снова вдохнули жизнь. Стали записываться стихи…» («Сударушка», 1999, 22 сентября).

Ах, корни, корни!.. Сначала вычеркнутый из советской литературы, а затем в нее возвращенный (сначала убили, потом реабилитировали) Борис Пильняк. Его отец носил фамилию Вогау и происходил из немцев-колонистов Поволжья. Писателем Борис Пильняк был звонким, «первым трубачом революции» (Н. Тихонов).

«От Москвы до Питера, от городов и машин, шли красные в рабочих куртках, со звездами и без молитв…»

Пильняка кусали критики, а журнал «На посту» (был такой) в 1923 году так представлял писателя: «порнографически-славянофильствующий Пильняк». Крепко, да?

Борис Пильяк считал, что большевики — «из русской рыхлой корявой народности — лучший отбор».

В романе «Машины и волки» (1924) Пильняк поэтизировал индустриальную мощь:

«Коммунисты, машинники, пролетарии, еретики… Шли по кремлям, к заводам, — заводами, — к машинной правде, которую надо воплотить в мир; шли от той волчьей, суглинковой, дикой, мужичьей Руси к Расеи — к России и к миру, строгому, как дизель. Заменить машиной человека и так построить справедливость».

Справедливость? А было это всего лишь «Приглашение на казнь», если вспоминать другого писателя, Набокова. В 1937 году она состоялась и для Пильняка. Ему было всего 47 лет.

Но личная судьба писателей — это вроде бы совсем другая тема. А наша: генеалогия, корни, гены… Кстати, совсем недавно ученые обнаружили в матрице ДНК, в этой «машине жизни», 350 незаменимых генов, которые всё и определяют: личность, характер, эмоциональный окрас.

— пишет Белла Ахмадулина и создает поэму «Моя родословная». В ней она говорит: «Девичья фамилия бабушки по материнской линии — Стопани — была привнесена в Россию итальянским шарманщиком, который положил начало роду, ставшему впоследствии совершенно русским, но все же прочно, на многих поколениях украшенному яркой чернотой волос и глубокой, выпуклой теменью глаз…»

— резонно замечает Ахмадулина и продолжает:

«Дед моего деда, тяжко певший свое казанское сиротство в лихой и многотрудной бедности, именем своим объясняет простой секрет моей татарской фамилии…»

Предки Ахмадулиной — пример встречи, сшибки Запада и Востока, пусть частный, но весьма характерный случай.

Итак, есть итальянец-шарманщик. «Одновременно нужен азиат». Итальянец и татарин находят своих женщин, а дальше эти две линии пересекаются, и в каком-то там очередном колене появляется на свет русская поэтесса Белла Асхатовна Ахмадулина, в крови которой бродит и играет некая итало-татарская комбинация из стрел и лютни. Как все это в конечном итоге отражается на творчестве? Замечательно. Чеканно и музыкально.