Петр Кропоткин - В русских и французских тюрьмах

Вышеприведенные разоблачение вызвали оффициальное расследование. Газеты торжествовали по этому поводу, но каковы были результаты этого исследование – осталось неизвестным. С тех пор, в прессе не появлялось никаких сведений о Сахалине, за исключением вышеупомянутой нами работы д-ра Петри. Переполнение Александровской тюрьмы, вероятно, достигает ужасающих размеров. Она была построена всего на 600 человек, но в 1881 г. в ней помещалось 1103 чел., а в 1882 г. – 2230 чел. Вероятно, были построены какие-нибудь временные казармы. Но можно себе представить, что должны представлять „временные казармы“ на Сахалине!

Из всего вышесказанного видно, что наибольшим затруднением для Сахалинской администрации является размещение каторжан и подыскание какого-либо занятия для тех, которые освобождаются от выполнение каторжной работы. Так как ни в России, ни в Сибири не имеется подходящего места для содержание каторжан, их высылают на Сахалин в увеличивающейся с каждым годом пропорции. В Сибири, после освобождение, они получают надел земли и некоторые земледельческие орудия; по истечении двух лет правительство слагает с себя всякую заботу о них. Но что делать с ними на Сахалине? Земледелие на острове, как мы видели, почти невозможно, поселенцам приходится буквально голодать и администрация вынуждена подвозить им пищевые продукты из России, подвергаясь всевозможному обычному риску. Так, напр., летом 1886 г., судя по заметке в полуоффициальной газете, выходящей во Владивостоке, груз муки, предназначавшийся для Сахалина, прибыл подмоченным и в нем завелись черви. По этому поводу было назначено, по обыкновению, „расследование“; но это „расследование“ мало поможет Сахалинцам, оставшимся без муки.

История Сахалинской „колонизации“ является повторением того, что мне пришлось наблюдать в 60-х годах на Амуре и Уссури; разница разве в том, что Сахалин находится в худших условиях. На Сахалине пуд ржаной муки самого скверного качества обходится в 4 руб.; цена эта удваивается, в случае недохватки в казенных складах, вследствие несвоевременной доставки или какой-либо другой случайности Таким образом, предполагаемые земледельцы, которые должны были вскоре снабжать тюрьму продуктами земледельческого труда и которые при более соответственной обстановке, пожалуй, могли бы достигнуть этой цели – при настоящем положении вещей должны быть сами спасаемы от голода. Да это и понятно, когда каждой семье удалось расчистить средним числом лишь 2/3 десятины – из-под болотистых лесов.

Одним из крупных преимуществ Сахалина, с точки зрение тюремной администрации, было то обстоятельство, что побег был обставлен чрезвычайными трудностями. Этим преимуществом Сахалин, действительно, обладает. В сущности, не самый побег – невозможен. В 1870 г. не менее 16 % всего арестантского население острова пытались бежать. Но громадное большинство из них было поймано туземцами, которые или убивали их, если захватили вдали от военного поста, или же приводили на пост, если думали, что за это получат должное вознаграждение. За каждого беглаго, захваченного в Сибири, туземцам платится казной по 10 руб., если его приведут живым и 5 руб., если его убьют. На Сахалине арестантов расценивают дешевле и в первом случае платят 6 руб., а в последнем – 3 руб., думая, что и такая расценка побудит нищих гиляков охотиться за беглецами. Они ведут эту „охоту“ самым варварским образом, особенно с тех пор, как Сахалинское начальство раздало им ружья. Д-р Петри рассказывает, что однажды гиляки встретили партию сектантов, принадлежавших к секте бегунов, религиозное учение которых понуждает их порвать всякие связи с грешным миром, находящимся во власти антихриста, и вести жизнь постоянных странников, не имеющих не только домов, но и никакой собственности. Их было 12 душ; у некоторых были на руках дети, и все они были убиты гиляками. Наиболее замечательной чертой характера этих злосчастных туземцев является отсутствие какой-либо злобы по отношению к беглецам: они отнесутся к беглецу самым лучшим образом, если последний даст им 3 руб. или что-либо равноценное. Но, если беглец не может заплатить требуемого выкупа, гиляки безжалостно убивают его, с целью получение „цены крови“, 3-х рублей, платимых тюремной администрацией. Когда выдача этой премии за человеческую жизнь была временно приостановлена, гиляки сами помогали беглецам. – „Что поделаешь“, – говорят Сахалинские ссыльные, – они сами голодают, а 3 рубля, да одежа с убитого – немалый соблазн для голодного человека».

И все же, побеги – многочисленны. Беглецы пробираются на юго-восток, хотя этот путь по горам и лесам чрезвычайно трудный и, добравшись до морского берега, они ждут там, пока завидят американское китоловное судно. Некоторые перебираются через Татарский пролив, который имеет всего 9 верст ширины у мыса Погоби, где зимой можно по льду перейти на материк, другие же, срубивши плот из 3-х – 4-х деревьев, пускаются в море. Шкуна «Восток» недавно встретила в проливе такой плот. Со шкуны заметили какую-то черную движущуюся точку и, приблизившись к ней, увидали двух беглецов на плоту из четырех бревен. У них было ведро пресной воды, запас хлебных сухарей и два кирпича чая; они носились по морю, не имея представление – куда их занесет течение. На вопрос: куда они плывут? беглецы отвечали: «Туда, в Россию!» – указывая при этом куда-то на запад. Большинство из них умирает в пути, потопленные набежавшим шквалом, или попав под буран, – ужасный Амурский буран, – который иногда погребает Николаевск на несколько дней под снегом. А если им и удается, в конце концов, добраться до материка, им приходится переносить массу страданий, прежде чем они доберутся до населенных частей Амура. Говорят, бывали даже случаи людоедства. И все-таки некоторым удается возвратиться в Россию. Несколько лет тому назад один из них, Камолов, который уже добрался до родной деревни, но был выдан каким-то личным врагом, был предан суду за побег и его простой рассказ тронул сердца многих в России. Он странствовал 2 года, переплывая озера и реки, пробираясь сквозь леса и степи, пока добрался до дома. Жена ждала его возвращение. В течении нескольких недель он был счастлив. «Реки, горы, бурный Байкал, страшные снежные бури не причинили мне зла», говорил он на суде, – «звери пожалели меня. Но люди, мои односельчане, оказались безжалостными: они выдали меня!»

«Назад, в Россию!» – такова мечта неустанно преследующая всякого ссыльного. Его могут сослать на Сахалин, но мысли его непрестанно обращены к западу и даже с Сахалина он будет всячески пытаться вернуться в свою родную деревню, увидать свою заброшенную избу. Система ссылки, очевидно, отжила свое время, если ссыльных приходится поселять на уединенном острове, с целью – предупредить побеги.