Эксперт Эксперт - Эксперт № 26 (2013)

Кроме того, у меня ежегодно будет проводиться аттестация врачей, по итогам которой им будет присвоен определенный рейтинг — от 1 до 1,5, который также будет влиять на зарплату. Плюс у каждого врача будет свой план-график обучения на ближайший год, причем не только в России, но и за рубежом, которое полностью будет за счет компании. Я знаю, как тяжело собственники бизнеса идут на такие затраты. Вроде бы лечит врач, и нормально. Но я считаю, что это важно.

— То есть уровень подготовки современных врачей все- таки вызывает у вас определенные переживания?

— Я не буду вдаваться в то, как сегодня учатся в вузах, я хочу рассказать о своем опыте. Мы как-то проводили тестирование врачей при приеме на работу. Был составлен опросник с сотней банальных вопросов и с вариантами ответа. Я попросил своих сотрудников-врачей составить опросник так, чтобы не было разночтений, чтобы это были базовые вопросы из учебника. Было опрошено 250 врачей. Никто не ответил правильно на все 100 вопросов. Были те, кто ответил на 90, 95, 98. Но были и такие, которые дали по 10–15 правильных ответов. Притом что мы самую низкую категорию определили на уровне 75–80. Что делать с теми, у которых 10 правильных ответов? Мы рекомендовали не принимать этих врачей на работу. Это также к вопросу о том, что у нас вообще не реализована система контроля качества лечения. Нет инструментов. Нигде. Что он делает, как он лечит, мы можем узнать, только если есть жалобы пациента. Если нет жалобы, то никто не знает.

— В наших государственных медицинских учреждениях любят говорить, как они долечивают и перелечивают пациентов после частных клиник.

— Случаи могут быть разные, но зачастую и там и там работают одни и те же врачи. Понятно, что среди частных клиник только единицы могут заниматься суперсерьезными вопросами — трансплантацией, например, или сложными операциями. Но остальные должны качественно лечить базовые заболевания, которых, повторюсь, девять из десяти.

— Во многих странах, в частности в США, врачи периодически сдают экзамены на подтверждение лицензии. А у нас что?

— У нас врач раз в пять лет проходит сертификацию, подтверждающую его статус врача. Потом есть аттестация на врачебные категории. Но это дело добровольное — хочешь получаешь, хочешь нет. И поэтому непонятно, где, на каком этапе возникает контроль за практической деятельностью врача.

Таблица:

Структура первичных обращений по категории приема

— А врачи охотно соглашаются на вашу стандартизацию?

— Понимающие врачи легко принимают данный процесс, так как это в первую очередь еще и инструмент помощи в их работе.

— А почему врачи приходят работать в частные клиники? Из- за денег?

— По опросам, для врача на первом месте при выборе работы хорошие, достойные условия, с хорошим оснащением клиники, на втором — зарплата, а на третьем — возможность учиться, повышать квалификацию, нормальные врачи любят и хотят это делать. И если компания все это предлагает как работодатель, то есть возможность отобрать хороших врачей. Что мы и пытаемся сделать.

Важен первый визит

— Какие инвестиции были вложены в создание клиники до ее открытия?

— Порядка 85 миллионов рублей, из которых 62 миллиона — оборудование.

— Оборудование вы закупали, исходя из конкретных задач?

— Есть понимание по заболеваемости, и есть понимание того, что в рамках одной клиники 100 процентов диагностики я не закрою никогда. В сети в целом это возможно, но в рамках одной клиники — нет. Стандартный набор оборудования для диагностики тех самых девяти из десяти заболеваний понятен: компьютерная томография, рентген, маммограф, УЗИ, оборудование для стоматологических кабинетов, лабораторная диагностика. Единственное, что у нас тут просто физически не поместилось, это МРТ.

— Как быстро окупаются инвестиции в таких проектах?

— Не раньше чем через пять-шесть лет. У нас заложено еще порядка 80 миллионов рублей инвестиций, так как выход клиники на самоокупаемость по бизнес-плану мы планируем года через два.

Фото: Олег Сердечников

— А как определить ценовую политику в клинике? Каков вообще подход к этому делу?

— Это в первую очередь зависит от целевой аудитории, с которой ты собираешься работать. Мы ориентированы на средневысокий рыночный сегмент. Если я хочу платить врачам хорошую зарплату и покупаю дорогое оборудование, я вынужден работать в этом сегменте. Дальше есть определенная востребованность на рынке врачебных специальностей, их взаимосвязь, структура заболеваемости. Грубо говоря, у меня есть в соответствии с нашим прейскурантом стоимость одного диагноза. Не посещения, не манипуляции, а стоимость одного заболевания. Соответственно, если ты знаешь стоимость одного диагноза, ты можешь рассчитать расход материалов, стоимостное соответствие диагноза этим расходам. В конечном итоге, когда ты знаешь, сколько потратишь на материалы, на зарплату и прочее, создается цена.

Но даже если ты видишь себестоимость лечения одного конкретного случая и не знаешь, сколько таких случаев, во сколько посещений они у тебя выльются, ты не сможешь ничего посчитать. Поэтому здесь мы возвращаемся к моим алгоритмам, стандартизации приема и структуре заболеваемости, о которых я говорил. Это все банально звучит, но это мало у кого есть.

— В структуре себестоимости основные затраты — это персонал?

— Расходы на персонал — самая серьезная статья, они занимают 60 процентов.

— А какой прибыльности вы ожидаете от этого проекта?

— Порядка 15–18 процентов.

— Вы сообщали, что в вашей клинике также будут бесплатно обслуживаться некоторые незащищенные слои населения. Экономика проекта позволяет это делать?

— Да, мы хотим определить категорию людей — допустим, ветераны или многодетные семьи, — которые будут у нас обслуживаться бесплатно. Все сразу решили, что мы это делаем в рамках каких-то договоренностей с властями за какие-то преференции, но это не так. Просто мы хотим это сделать. Экономика позволяет.